Книга Призраков - Сэбин Бэринг-Гулд

Я не последовал за ними, а прислонился спиной к стене. В голове пульсировало. Возможно, мое падение оказалось не столь безобидным, как показалось поначалу. Я положил ладонь на лоб.

Передо мной будто открылась книга – книга жизни Полли Финч, – точнее, души Гвендолин в теле Полли Финч. Я видел перед собой всего лишь одну страницу, на которой двигались изображения.

Девушка ухаживала за своим маленьким братиком. Она пела ему, играла с ним, разговаривала, кормила хлебом с маслом, данным ей на завтрак, и следила, чтобы он ел; утирала нос и глаза своим носовым платком, даже танцевала, держа его на руках. Он капризничал, но ее терпение, ее добродушие не пропадали втуне. Капли пота выступили у нее на лбу, она изнемогала от усталости, но сердце ее пылало любовью, и любовью светились глаза.

Я отнял руку от головы. Она горела. Я приложил ее к каменной скамье, чтобы охладить, а затем снова прижал ко лбу.

Передо мной словно бы появилась другая страница. Я видел Полли в лавке ее овдовевшего отца. Она выросла; я видел, как она, стоя на коленях, мыла пол. Звякнул колокольчик. Она отложила мыло и тряпку, раскатала рукава, встала и вышла к прилавку, обслужить клиента, пришедшего купить полфунта чаю. Затем снова вернулась к прерванной работе. Снова дребезжание колокольчика, она снова вышла к прилавку; на этот раз пришел ребенок, приобрести на пенс лимонных капель.

Ребенок ушел, появился ее младший брат, плакавший навзрыд – он порезал палец. Полли взяла кусочек легкой прозрачной ткани, разорвала и перевязала порез.

– Успокойся, Томми! Не плачь. Я поцелую ранку, и скоро все пройдет.

– Полли! Мне больно! Больно! – всхлипывал мальчик.

– Иди ко мне, – сказала сестра. Она подвинула низкий стул к камину, посадила Томми к себе на колени и стала рассказывать ему историю о Джеке, Победителе Великанов.

Я убрал руку, и видение исчезло.

Я приложил ко лбу другую руку, и передо мной опять появилась сцена из жизни Полли.

Теперь это была женщина средних лет, у нее был собственный дом. Она собирала своих детей в школу. У детей были радостные, сияющие лица, волосы аккуратно причесаны, а фартучки – белые, как снег. Один за другим они подбегали, чтобы перед уходом поцеловать ярко-вишневыми губами дорогую мамочку, а когда последний из них выбежал, она немного постояла в дверях, глядя им вслед, затем повернулась, достала корзинку и высыпала ее содержимое на стол. Здесь были чулки маленьких девочек, нуждавшиеся в штопке, рваные курточки, требовавшие починки, брюки для мальчиков, которые нужно было подшить, и носовые платки, которые нужно было постирать. Большую часть дня она провела с иглой в руке, затем убрала одежду, часть которой привела в приемлемый вид, подошла к кухонному столу, взяла муку и начала месить тесто, а затем раскатывать его, чтобы приготовить пироги для мужа и детей.

– Полли! – раздался голос снаружи; она бросилась к двери.

– Входи, Джо! Твой обед в духовке.

– Должен сказать тебе, Полли, что ты лучшая из жен и самая замечательная мать во всем графстве. Честное слово! Это был счастливый день, когда я сделал предложение тебе, а не Мэри Маттерс, которая строила мне глазки. Какая же она неряха! Право слово, Полли, если бы она стала моей женой, я наверняка не вылезал бы из трактира.

Я увидел мать Гвендолин, стоявшую рядом со мной и смотревшую на эту сцену, я услышал, как она произнесла:

– Нет больше черного барана, теперь она может получить ключ.

Все исчезло. Теперь я мог подняться и продолжить свой путь. Однако не успел я покинуть скамью, как увидел местного приходского священника, не спеша шедшего по дорожке; вдруг он остановился и начал рыться в карманах пальто, приговаривая:

– Черт возьми, куда это я задевал ключ?

Преподобный Уильям Хексуорт был человеком, приятным во всех отношениях, которого епископ частенько ставил в пример остальным. Он не был человеком, строго придерживавшимся церковных правил, но, вместе с тем, и вполне светским. Он говорил о себе, что придерживается золотой середины. Он держал собак, был знатоком лошадей, увлекался спортом. Охоте он предпочитал рыбную ловлю. Общество любило его за безупречное поведение, иногда он выступал в качестве мирового судьи.

Как только луч из замочной скважины упал на него, мне показалось, что весь он представляет собой единственно черного барана. Он двигался очень медленно, неуверенным шагом.

– Будь я проклят! Куда же делся ключ? – бормотал он.

Из могил показалось множество мертвых прихожан, которые преградили ему путь на крыльцо.

– Погодите, ваше преподобие! – сказал один. – Вы ведь не пришли ко мне, когда я умирал.

– Но ведь я послал тебе бутылку моего самого лучшего портвейна, – возразил пастор.

– Да, сэр, и я очень благодарен вам за это. Но портвейн – лекарство для желудка, а мне нужно было лекарство для моей души. Вы не прочитали надо мной молитву. Вы не призвали меня к покаянию за недостойную жизнь, вы позволили мне уйти из жизни, обремененным грехами.

– А я, сэр, – сказал другой, представ перед мистером Хексуортом, – я был молодым человеком, вел распутную жизнь, и вы никогда не сделали попытки удержать меня; вы никогда не говорили со мной, не предупредили о том, что меня ждет, не дали разумные советы, которым я мог бы следовать. Вы просто пожимали плечами и смеялись, вы говорили: он молод, пройдет время, перебесится.

– И нас, – закричали остальные, – и нас вы никогда не наставляли на путь истинный.

– Помилуйте, – возразил священник, – но разве не я читал вам проповеди дважды по воскресеньям?

– Да, это правда. Но вы ничего не дали нам из вашего сердца, – только из вашего кармана и из книг в вашей библиотеке. А потому, сэр, ваши проповеди никогда никому ничем не помогли.

– Мы были вашими овцами, – гомонили другие, – а вы отпускали нас бродить, где нам вздумается! Вы, похоже, и сами не знали, как привлечь нас в лоно церкви.

– А мы, – говорили третьи, – хоть и посещали церковь, но все хорошее, что когда-либо получали, исходило от других священников, и никогда – от вас.

– Что же касается нас, – кричали в толпе, – то мы вообще, из-за вашего небрежения, обращались к другой церкви. Вы больше заботились о том, чтобы ваши собаки были вымыты и причесаны, чтобы ваши лошади были хорошо ухожены, но никак не о наших душах. Вы – рыбак, но ловите форель, а не человеков. И если некоторые из нас все же вернулись к истинной церкви, то это вовсе не благодаря вам, а скорее вопреки вашему небрежению.

Раздались детские голоса.

– Сэр, вы не учили нас ни катехизису, ни нашему долгу перед Богом и людьми, мы росли самыми настоящими язычниками.

– Это не моя вина, это упущение ваших родителей.

– Но наши родители и не могли научить нас чему-либо подобному так, как могли бы научить вы.

– Это невыносимо! – вскричал мистер Хексуорт. – Прочь с дороги, вы, все! Мне сейчас не до вас. Мне нужно в церковь.