Тайна дочери пророка. Рука Фатимы - Франциска Вульф

Они сушеные, их надо сначала замочить, а потом готовить. Из всех блюд слуга не притронулся только к этим грибам, как и предупреждал слуга Маффео.

Беатриче потерла лоб.

– Это ничего не доказывает. Подумай сам… Если бы Маффео в самом деле хотел отравить Джинкима, неужели послал бы слугу со словами, что грибы от него? А если грибы прислал Маффео – значит, произошел несчастный случай: среди съедобных грибов по трагической случайности попались один-два ядовитых. Возможно и другое. Слугу подкупили, и грибы не от Маффео. Или Тайджин лжет. – Беатриче перевела дух. – А как Маффео отнесся к этому обвинению?

– Не знаю. Но отвечать ему придется. – По лицу Толуя пробежала зловещая улыбка. – Сейчас его как раз допрашивает отец. И вряд ли он посмеет обмануть хана.

– А тот слуга, что принес грибы, – его уже допросили?

Толуй покачал головой.

– Мерзавец покончил с собой – в порыве раскаяния всадил себе нож в грудь. Наверное, не выдержал мысли, что стал соучастником страшного преступления. И скоро такая же участь ждет Маффео, этого трусливого негодяя. Надеюсь, отец прикажет подвесить его к седлу лошади, чтобы его разорвало на куски…

– Толуй! – в ужасе вскрикнула Беатриче. – Не забывай, что Маффео и твой друг! Он не сделал тебе ничего плохого!

– Возможно. Но сейчас он показал свое истинное лицо.

Она ничего не отвечала – бессмысленно продолжать разговор. Толуй кипит ненавистью, бесполезно его разубеждать. И вдруг ей в голову пришла одна мысль.

– Идем разыщем того слугу!

– Какого слугу?

– Слугу Маффео, который покончил с собой.

– Мертвеца?! – Толуй пришел в ужас.

– Да. Я хочу убедиться, что он действительно покончил с собой, а не с ним покончили.

Тайно они проникли в помещение, где на грубом топчане, сбитом из бамбуковых палок, лежал мертвый слуга. В ногах у него стоял простой светильник. Никаких поминальных свечей. Контраст со смертным одром Джинкима разительный, но закономерный: один – престолонаследник, другой – слуга. Один – жертва, другой – убийца, пусть даже невольный.

Слуга обернут в белую простыню из хлопка. Толуй с любопытством и восхищением наблюдал, как наставница медленно, осторожно разворачивает простыню…

Беатриче тщательно осмотрела покойника. Китаец лет двадцати пяти – тридцати, худощавого телосложения.

На нем одежда, какую носят все слуги при дворце хана: широкие белые штаны, поверх белая блуза со стоячим воротником.

В глаза бросаются лишь новые туфли из пурпурного шелка, расшитые золотом, и отвратительная дырка с кровавым ободком на левой груди – след от раны.

Оружие лежит рядом. Кто-то вынул кинжал из груди – не брать же его с собой в преисподнюю. Взгляд Беатриче снова привлекли роскошные туфли.

– Пурпурные туфли – у слуги?!

– Что-что? Не понял тебя, наставница.

– Ничего. Просто думаю. Как его нашли? – Беатриче бережно ощупывала рану.

– Его нашли лежащим на спине на своей кровати, в комнате для слуг. В руках кинжал, которым он заколол себя.

– На твоем месте не делала бы таких поспешных выводов.

Она продолжала осматривать покойного в поисках других следов.

– Могу ошибаться, но для такого удара ножом на теле слишком мало крови.

Толуй растерянно посмотрел на нее:

– И что это значит?

– Если он не профессиональный убийца, попавший в нужную точку, после чего смерть наступает мгновенно и без особого кровотечения, значит, к этому моменту был уже мертв. А это в свою очередь означает: он не мог сделать это сам. Думаю, на убийцу-профессионала он не тянул.

Толуй наморщил лоб.

– Разве тогда не видно было бы следов борьбы?

– Нет, если он в этот момент был мертв. Может быть, его убили совсем в другом месте, а потом перенесли в эту комнату. Но прежде всего…

И вдруг ее осенило – вспомнилась одна история, услышанная на лекции по судебной медицине. Профессор рассказывал о враче, который в своем заключении написал: «Смерть наступила естественным путем» – и проглядел колотую рану на спине.

– Толуй, помоги мне перевернуть его.

Вместе они перевернули слугу на бок. Но надежды не оправдались: на спине никаких ран.

Жаль, ее предположение о насильственной смерти чуть не рухнуло.

Тут пришла на ум еще одна идея.

Беатриче приподняла толстую черную косу умершего – и действительно…

– Вот видишь!

Толуй непонимающе уставился на нее. А она не сумела удержать торжествующей улыбки, хотя улыбаться в присутствии покойника неуместно. Вот доказательство, которое она искала, – свидетельство непричастности Маффео к смерти Джинкима! Здесь орудовал опытный, ловкий профессионал.

– Видишь эту рану – прямо под линией волос? – И показала на небольшую точку. – На первый взгляд ее можно принять за родимое пятно, но это кровь – темная, запекшаяся кровь. Если желаешь кому-либо мгновенной смерти – надо всадить нож именно сюда: в ствол головного мозга между основанием черепа и первым позвонком. Человек мгновенно умирает. Не успевает даже позвать на помощь.

– Ранка такая маленькая… – удивился Толуй. – Как только от такого удара…

– Человеческое тело более ранимо, чем кажется. Для такого убийства, как это, не надо меча. Вполне хватит и ножа толщиной с мизинец. Но надо знать определенную точку. А это означает только одно, – она торжествующе посмотрела на юношу, – кто бы ни был убийца, он, безусловно, профессионал. Он точно знал, что и как делать, чтобы рана не бросалась в глаза. Маффео не виновен.

Толуй тяжело дышал. Казалось, в нем борются два чувства – естественная ярость и убедительные аргументы Беатриче. Наконец он предложил:

– Идем скорее, поговорим с отцом!

К Хубилаю их пропустили без задержки. Хан тут же принял их. Увидев его, Беатриче пришла в ужас: враз одряхлевший и совершенно поседевший, он сгорбившись сидел на своем троне; веки нервно подергивались.

Неудивительно – судьба нанесла ему тяжелый удар: убили его брата. И убил один из ближайших доверенных ему людей – по крайней мере, так он считал.

А ведь Джинким предостерегал его от излишней доверчивости. И вот теперь Хубилая терзает не только горечь утраты, но и угрызения совести: почему не послушался брата…

– Что вам надо? – спросил Хубилай слабым, каким-то отчужденным голосом.

Перед ними сидит сломленный горем дряхлый старик.

– Оставьте меня одного. Я ни с кем не желаю разговаривать.

– Послушай, отец…

– Молчи! – гневно выкрикнул Хубилай; лицо его полно ненависти. – Оглянись вокруг!