Танго железного сердца - Шимун Врочек

— Чего я не понимаю?! — кричу я вслед. — Эй, гений!

Меня игнорируют.

* * *

Придется лезть через забор. Я оглядываюсь — никто не видит. Что ж, вернемся в детство…

От земли пахнет теплой сыростью. Голоса. Прислушиваюсь. Говорят двое — Рокки я узнаю по интонациям, а вот кто второй? Осторожно, стараясь не ободрать руки, раздвигаю мясистые стебли маиса. Приглядываюсь. Так ведь это Олаф! Ничего себе у моего вестового компания.

Рокки с ним болтает, приняв расслабленную позу. В металлических пальцах дымится сигарета.

— Тогда почему адмирал с нами?

— А ты разве не знаешь? — роняет Рокки небрежно. — У адмирала железное сердце.

— А! — в глазах загорается огонек.

Всё-то они знают. Я задом пячусь сквозь побеги. С кряхтением вылезаю из кустов, отряхиваюсь. Затем шумно прочищаю горло. Чтобы уже окончательно обратить на себя внимание, иду и топаю ногами. Сандалии гулко стучат по сухой дорожке.

Сплетники.

Китель с контр-адмиральскими эполетами у меня единственный, парадный, так что по селению я хожу в чем придется. Обычно в цветных рубашках, которые шьет для меня жена Обри. А вот фуражка у меня одна — и для дел и для праздника.

Обхожу забор из веток и попадаю во двор. Они вздрагивают и выпрямляются.

— Рокки, ты мне нужен. Олаф, добрый день, — говорю я.

— Адмирал? — глаза его бегают. Чувствует, что в чем-то провинился.

— Привет, Олаф. Жду тебя и твою семью вечером на общем собрании. Придете? Я на вас надеюсь.

Глаза его перестают бегать. Он вздыхает — мне кажется, даже с облегчением.

— Конечно, адмирал. Можете на меня положиться.

Олаф известный смутьян. И болтун, кстати, первостатейный.

* * *

На нашем плане легко поставить крест. Но черта с два я позволю это сделать.

— Осторожно! — кричат наверху. — Смотри, куда прешь! Левее! Легче!

Старая речная канонерка. Заржавленный борт выкрашен свежей краской.

Мы стоим с Киклопом на берегу, глядя, как ленивое течение колышет кувшинки. Эта тихая заводь, зеленая мутная вода. Лучшее место для мятежной канонерки.

На канонерке постоянно что-то гремит и щелкает, из трубы поднимается едва заметный сизый дымок, над ней дрожит нагретый воздух. Из люка то и дело вылазит кто-нибудь, похожий на черта из ада. Люди Обри. «Селедка» стоит под парами. Угля у нас не так много, зато в трюме канонерки сложен парус. В крайнем случае пойдем под ветром. Или на шлюпочном буксире.

По сходням постоянно бегают люди — кто с ящиком, кто с мешком, кто матерясь. Гвалт. Топот босых ног, смешки, ругань. Канонерку еще нужно загрузить. Дальний переход — это вам не загородная прогулка с пикником на морском берегу.

Я говорю вполголоса:

— Придется уйти отсюда — как можно дальше. И все начинать сначала.

«Да», — жестом показывает Киклоп. На груди у него висят на шнурке блокнот и свинцовый карандаш. И еще он надел свои очки.

Самоубийство, думаю я.

Но что еще остается?

Я прикидываю ресурс. Машины у нас старенькие. Даже если выдержит цилиндр высокого давления, а там явно намечаются трещины… Бедная «Селедка» — из речной канонерки в морской круизный лайнер.

— Куда нам идти? — говорю я Киклопу. — Давай, ты у нас умный.

Он задумывается. Киклоп пишет:

«Мадагаскар».

Я отрываю взгляд от листа и говорю:

— Ты в своем уме? Это же больше тысячи миль! — сминаю листок и бросаю в воду. Течение уносит его к кувшинкам. — Нет, не может быть и речи. Придумай что-нибудь другое.

Он снова берет в лапу карандаш и выводит медленными крупными буквами:

«М А Д А Г А С К А Р».

Черт.

* * *

Я поднимаю бинокль к глазам. Низкий хищный силуэт «Гуаскара» на фоне заходящего солнца кажется акульим. Черное на красном. Наша проблема номер раз: они перекрыли нам выход из залива.

Одно утешает — «Гуаскар» не боевой корабль, поэтому на нем нет артиллерийского вооружения. Это монитор каторжной охраны, не знаю, как она сейчас называется…

Поэтому на носу «Гуаскара» установлен счетверенный пулемет. Наша проблема номер два.

Потому что с пулеметом тоже придется что-то решать.

Я убираю бинокль, который некогда принадлежал капитану «Селедки». Застегиваю потертый кожаный чехол и возвращаюсь обратно. На веранде меня уже ждет Киклоп. Я говорю:

— Знаешь, что такое «демократическое правительство»? Это правительство, которое состоит из одних секретарей.

Киклоп молча смотрит на меня сквозь очки.

Я вздыхаю.

— Твое чувство юмора меня убивает, — говорю я. — Ты хотя бы понял, в чем соль шутки? Ладно. Ну, мог бы хоть сделать вид… Не хочешь, как хочешь. Обри, приветствую! — жму руку. — Фернандо, рад видеть.

— Адмирал, — он кивает. Такой голос мог бы быть у пушечного затвора.

Фернандо Монтез из бывших морпехов, служил на островах. Шла заварушка с дикарями, граната взорвалась слишком близко. Фернандо лишился руки и половины челюсти. Нижняя часть его лица — железная. После войны он был замешан в чем-то криминальном, бежал.

Когда Фернандо открывает рот, в округе начинают выть собаки.

Что ж, все в сборе. Военный совет объявляется открытым.

Я говорю:

— Диспозиция следующая: залив — это горлышко бутылки. В качестве пробки — «Гуаскар». Так же морская пехота может атаковать нас по суше. Ночью они, скорее всего, не рискнут, поскольку плохо знают местность — и к тому же они все еще надеются на нашу капитуляцию.

Но рано или поздно они решаться. И тогда мы проиграли. Остров не так велик, сами знаете. Переловят нас здесь поодиночке или скопом, неважно. В общем, как ни крути, вывод неутешительный — нашей прежней жизни пришел конец. Понимаете?

Они молчат. Впрочем, все это было переговорено между нами еще до прихода морской пехоты. И не раз.

— Мы понимаем, адмирал, — говорит Фернандо за всех.

— Сколько человек возьмет «Селедка»? — спрашиваю я Обри. Он нехотя отвечает:

— Не больше пятидесяти. И то с риском перегрузки.

Я качаю головой.

— Так мы потеряем скорость. Нет, не годится. Взять лодки и каноэ на буксир?

— Вариант, угу. — Обри чешет лоб. — Только тогда мы все равно будем плестись, как беременная корова. И «Гуаскар» превратит нас в решето за пару минут.

— Да, это еще один вопрос. — Меня прерывает стук в дверь. — Войдите!

Рокки приносит чай. На подносе, на белой салфетке — помятый латунный чайник, чашки (все разные), настоящий серебряный молочник (молоко, правда, козье) и пачка твердокаменных галет. Все в лучших традициях британского военного флота.