Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

– По вашему мнению, только западные немцы говорят правду…

– Леонид Ильич, разрешите мне закончить доклад, затем я буду готов ответить на вопросы, которые есть у Андрея Андреевича.

– Докладывайте.

Министр потемнел лицом. Губы плотно сжаты. Он складывает бумаги, лежавшие перед ним, и, едва я успеваю открыть рот, встает, подходит к генеральному и негромко говорит:

– Леонид, ты знаешь, у меня встреча. Я позже тебе позвоню.

И удаляется.

Краски моего доклада не поблекли в отсутствие Громыко. Привожу примеры из прошлого, когда на кажущихся мелочах гибли перспективные начинания. Нельзя преуспеть в очищении от вздоров и сора межгосударственных отношений, если мы останемся пленниками отжившей психологии и привычек.

– Министры ездят друг к другу. Широковещательных обещаний и заявлений сколько угодно. Дела нехватка. Каждый шаг почему-то дается с боем. Вот «Дойче банк» предложил открыть в Москве свое представительство. Нам бы ухватиться за него. Крупнейший частный финансовый институт ставит новую веху. Два месяца минуло, на мою телеграмму нет ни ответа ни привета. Формально никто не возражает, но никто и пальцем не шевелит.

– В чьей компетенции подготовка предложений по этому вопросу?

– Минвнешторга и Госбанка.

Брежнев нажимает клавишу домофона:

– Соедините меня с Патоличевым, а после разговора с ним пусть мне позвонит Свешников.

Минуты не прошло, на связи министр внешней торговли.

– Добрый день, Леонид Ильич. Патоличев.

– Николай Семенович, ты слышал о предложении «Дойче банк», который хотел бы быть представленным в Москве.

– Да-а, в курсе.

– И что ты думаешь по этому поводу? Завтра я встречаюсь с Брандтом. Вдруг эта тема всплывет?

– Идея сама по себе любопытная. Можно было бы ее рассмотреть.

– Какие-нибудь принципиальные возражения есть? Они, как я понимаю, ведут разговор о представительстве, а не филиале банка.

– Нет, против представительства у нас возражений не возникает.

– Если возразить нечего, то почему, курицына мать, Внешторг два месяца не мычит не телится?

– Пожалуй, затянули немного. Но ведь вопрос новый, надо все изучить, взвесить, согласовать.

– Считай, что со мной согласовал. На остальную бюрократию неделю, и чтобы совместная записка МВТ и Госбанка лежала у меня на столе.

Брежнев кладет трубку. Обращаясь ко мне, говорит:

– Везде и во всем так. Возражений нет, но вымолвить «да» – увольте. Еще бы, решение тянет за собой ответственность.

Звонит председатель Госбанка СССР. Разговор повторяется с поразительными совпадениями даже в оттенках. Конец чуть драматичнее.

– У Патоличева возражений нет, вы не возражаете. А дело стоит. Если ждете, что ваши обязанности будут исполнять другие, то зачем вы нужны? Чиновников развелось видимо-невидимо, ответственных руководителей наперечет.

Если Патоличев и Свешников прознают, что генеральный секретарь пришпорил их после разговора со мной, то, считай, за единственный день я успел испортить отношения с тремя министрами. Воистину, недаром рано встаю.

Брежнев перчит Самотейкина:

– А вы, мои помощники, на что? Не каждый час я принимаю послов и не изо всех стран. Ну хотя бы на важнейших направлениях вы отслеживали, как движутся дела.

Обращаясь ко мне, Брежнев говорит:

– Хотелось бы пригласить тебя вместе слетать в Крым. Но появись ты там, твой западногерманский коллега подтянется. Мы же условились с Брандтом, что будем говорить с глазу на глаз. Без переводчиков, к сожалению, не обойтись. Ты, надеюсь, не в обиде.

Он тепло прощается со мной, замечает, что с интересом читает телеграммы из Бонна.

– Кое-что из твоих сообщений МИД, как я убеждаюсь, придерживает. Если ты захочешь донести нечто лично до меня, и только до меня, то используй опробованный канал. А сейчас тебе, пожалуй, стоит зайти к Громыко и рассказать ему, к примеру, про «Дойче банк».

Выхожу из кабинета Брежнева. В коридоре поджидаю Самотейкина.

– На генсека произвело впечатление, что ты не дрогнул перед Громыко. Вместе с тем он обеспокоен, во что инцидент тебе обойдется.

– Если министр вздумает из меня веревки вить, то ближайшей депешей будет мое заявление об отставке.

Не вижу смысла торчать в Бонне, когда со стороны МИД СССР не только нет помощи, но строятся всяческие помехи. Дело не должно страдать от натянутых личных отношений. Амбиции Громыко мне чужды, его болезненно ревнивое восприятие доброго слова в чужой адрес – непонятно. Подбирайте кандидатуру следующего посла, и я был бы признателен, если бы ты сообщил о моем настроении Леониду Ильичу.

– Не горячись. Образуется. Все равно никто отзывать тебя из Бонна не станет. До ратификации договоров в любом варианте.

– Я рассуждаю хладнокровно. Эмоции не играют излишней роли. Ты сам прекрасно знаешь Громыко. Он счел себя сегодня смертельно оскорбленным, а оскорблений, пусть существующих лишь в его воображении, не забывает.

Как напутствовал Брежнев, явился в МИД. В приемной министра меня поджидали. Похоже, Громыко имел разговор с Брежневым.

Открываю дверь, ведущую в кабинет министра. Он за рабочим столом, меня не замечает. Прохожу положенные пятнадцать шагов до маленького квадратного стола, за который обычно садятся посетители. Останавливаюсь.

– Присаживайтесь.

Сам терзает карандашом какой-то проект.

– Что у вас?

– В разговоре у Брежнева всплыл ряд практических вопросов.

– Я в курсе. Но в деле с «Дойче банк» вы тоже не без вины. Послали телеграмму и думаете, все бросятся исполнять ваши указания? Хороший посол должен уметь готовить почву под свои инициативы.

Это цветики. Ягодки впереди. Отходчивость, писал Оноре де Бальзак, есть признак изящества души. Не обязательно с моего министра портрет писан.

– Между прочим, я разговаривал с Абрасимовым. Не подтверждает он версии Брандта. Напротив, решительно оспаривает ее. Не вижу причин верить ему меньше, чем западным немцам.

«…И вам» не присовокупил, хотя определенно давал почувствовать. Тебя вызывают на полемику. Любые слова, что масло в огонь. Придержи язык. Но куда там. Взыграл дух противоречия.

– Не завидую я Абрасимову. То, что мне известно, через день-другой получит объективное подтверждение. С некоторыми дополнениями, которые по мотивам профессиональной солидарности были мною при докладе опущены.

Расстаемся с Громыко суше не придумаешь.

Назавтра визит федерального канцлера. Уверен, что Громыко со смаком известил генсека о своем разговоре с Абрасимовым. Не с кем биться об заклад, что ударения вдруг не сместятся. Порой погрешность в переводе нарушает гармонию и между партнерами, съевшими вместе пуд соли. Мы же с ФРГ живем в кредит, под доверие, которое еще предстоит скопить.