Эволюция человека. Книга 3. Кости, гены и культура - Елена Наймарк

Рис. 9.2. Изменение объема черепной коробки у гоминид с течением времени. По рисунку из Holloway, 2015.

Еще один недостаток связан с увеличением нагрузки на шейный отдел позвоночника – тяжелую голову труднее носить на плечах. Здесь требуются соответствующие перестройки скелета, осанки и самого черепа, в частности, хорошо бы уменьшить крупные выступающие челюсти (но чем тогда пережевывать грубую пищу?).

Третья неприятность (может быть, даже главная) заключается в том, что с крупной головой появляются серьезные проблемы при родах. Особенно важно это для двуногих приматов, чей узкий таз – не роскошь, а необходимость для нормального передвижения. Все это мы уже обсуждали (книга 1, глава 2; книга 2, глава 4) и постараемся не слишком повторяться, но некоторые идеи все-таки стоит напомнить.

Если мы видим, что в какой-то эволюционной линии два миллиона лет подряд упорно увеличивается такой “недешевый” орган, как мозг (см. рис. 9.2), значит, все это время существовало сильное давление отбора в пользу индивидов с более крупным мозгом.

Это надо хорошенько осознать, поэтому повторим еще раз другими словами. Люди с более крупным мозгом имели селективное преимущество. Они оставляли в среднем больше доживающих до зрелости потомков и эффективнее передавали свои гены следующим поколениям, чем люди с мозгом поменьше. И так продолжалось долго – целых два миллиона лет. Представьте себе эту картину! Ранние Homo с объемом мозга 700 см3 оставляли в среднем больше детей, внуков и правнуков, чем их сородичи с объемом мозга 690 см3. Эректусы с объемом мозга 1030 см3 размножались в среднем успешнее, чем эректусы с объемом мозга 1020 см3. Гейдельбергские люди с мозгом в 1190 см3 превосходили по числу потомков (то есть эффективнее распространяли свои гены) гейдельбергских людей с мозгом в 1180 см3. И все это – невзирая на то, что всегда, на каждом эволюционном этапе, более мозговитым особям было (при прочих равных условиях – очень многозначительная оговорка!) труднее прокормиться и произвести потомство, чем конкурентам с мозгом меньшего размера.

Никакими изменениями климата, никакой сменой образа жизни, вообще никакими разовыми событиями такой продолжительный, растянутый во времени эволюционный процесс объяснить нельзя[32]. Подобные процессы часто идут в самоподдерживающемся режиме. В их основе лежат положительные обратные связи. Так было, вероятно, и с увеличением мозга. Иными словами, увеличение мозга у наших предков должно было каким-то образом приводить – не напрямую, конечно, а опосредованно – к дальнейшему увеличению мозга.

Эволюционисты-теоретики в принципе осознают это обстоятельство. В научной литературе рассматривается несколько возможных положительных обратных связей, которые могли “раскрутить” самоподдерживающееся развитие мозга и когнитивных способностей у рода Homo.

Обсуждается, во-первых, половой отбор на интеллект, подстегиваемый так называемым фишеровским убеганием. О том, что такое фишеровское убегание, рассказано в первой книге (глава 7, раздел “Гениальная, но непонятая идея Дарвина”). Например, если самки по той или иной причине начинают предпочитать самцов с яркими (и, скорее всего, не полезными для самцов) украшениями, то такие самцы оставляют больше потомства. При этом возникает петля положительной обратной связи: женские предпочтения делают изначально нейтральный или вредный признак полезным, а это, в свою очередь, делает полезными и сами предпочтения, поскольку самки, выбравшие привлекательного самца, родят от него привлекательных сыновей и в итоге оставят больше внуков. В результате и “гены украшений”, и “гены любви к украшенным самцам” дружно распространяются в популяции. Некоторые эволюционные психологи предполагают, что когнитивные способности в какой-то момент стали у наших предков сексуально привлекательным признаком на манер подобных “павлиньих” декораций. Это могло привести к распространению в популяции и “генов интеллекта”, и “генов предпочтения умных партнеров” (книга 1, глава 7; Miller, 2000).

Во-вторых, обсуждается теория макиавеллиевского интеллекта. Скорее всего, репродуктивный успех у наших предков сильно зависел от социального статуса, как это обычно бывает у обезьян. Но повышать свой статус грубой силой (как делают многие обезьяны) в какой-то момент стало затруднительно – например, из-за изменений социального устройства, о которых рассказано в первой книге (глава 1, раздел “Семейные отношения – ключ к пониманию нашей эволюции”). В результате усилился отбор на изощренный социальный интеллект, позволявший создавать выгодные альянсы, производить выгодное впечатление на сородичей, умело их обманывать и манипулировать ими, совершать разные другие макиавеллиевские трюки. Конечно, у других обезьян создание дружественных альянсов тоже порой способствует победе в борьбе за место альфа-самца (или альфа-самки) в группе. Например, в книге Роберта Сапольски “Записки примата” красочно описано, как самцы-павианы, которым удалось обзавестись дружеской поддержкой других самцов, выигрывают битвы за верховенство у более сильных и агрессивных соперников. Если у древних гоминид, как предполагают антропологи, снизился уровень внутригрупповой агрессии, то роль грубой силы в борьбе за статус могла снизиться, а макиавеллиевских уловок – возрасти. Нетрудно себе представить, как внутри маленьких, тесно сплоченных группок наших предков развернулась нескончаемая эволюционная гонка вооружений, которая в итоге привела к развитию невиданно мощного социального интеллекта (книга 2, глава 4; Humphrey, 1976; Byrne, Whiten, 1988).

В-третьих, обсуждается идея мозга для внутригрупповой кооперации. Самоподдерживающаяся эволюция когнитивных способностей могла быть результатом конкуренции не между индивидами внутри групп, как в теории макиавеллиевского интеллекта, а между самими группами. В этом случае в первую очередь должны были бы развиваться способности, позволяющие особям кооперироваться, договариваться, совершать сложные согласованные действия на благо группы и хранить верность своим (книга 2, глава 5; Alexander, 1989; Gavrilets, 2015).

В-четвертых, обсуждается идея, которая в каком-то смысле объединяет все предыдущие и представляется нам сейчас наиболее перспективной, – идея самоподдерживающейся коэволюции мозга и культуры. Этот механизм также называют “культурным драйвом” (cultural drive) или “гипотезой культурного мозга” (cultural brain hypothesis). О нем мы поговорим позже – в последней главе.

А сначала рассмотрим новые данные, которые, как нам кажется, могут пролить свет на причины и эволюционные механизмы роста мозга у наших предков. Эти данные происходят из самых разных областей знания. Возможно, потом они будут отброшены, исключены из общего хода рассуждений, а может, наоборот, попадут в самый фокус дискуссий – пути научного поиска трудно предсказать. В любом случае знать новые факты необходимо, если мы хотим найти разгадку такой великой тайны, как происхождение человека.