Рождение волшебницы. Книга 1. Клад - Валентин Маслюков

Юлий возразил, что, напротив, сначала он исполнит данное ему поручение, а потом будет грызть землю, как обещал.

– Это твое последнее слово? – спросил Длинный с сожалением.

Юлий заверил собеседника, что ничего больше добавить не имеет.

– Ну иди, – великодушно разрешил Длинный.

Юлий воздержался от выражений благодарности и, сразу вспомнив, что запаздывает, двинулся было к воротам, но жестоко споткнулся. Длинный, следуя своей изначально испорченной, не восприимчивой к добру натуре или же, наоборот, пренебрегая лучшими свойствами своей отзывчивой души, ловко подставил ножку, и Юлий – независимо от того, каковы были исходные посылки этой мелкой подлости – клюнул носом, ударившись и коленями, и локтями, оказался на земле.

Как ни расшибся он при падении, тотчас вскочил, готовый принять обидчиков в кулаки, ибо напрочь забыл в этот миг, что предписывают законы тарабарской науки истинного пути. Но мальчишки ломанули через кусты в рассыпную, и Юлий обнаружил, что не в состоянии настичь всех сразу. Отлавливать же мелюзгу по одиночке занятие и неверное, и недостойное, если принять в соображение, как легко было бы тут ошибиться и оскорбить подозрениями невиновного.

За сим исчезли они все из виду, только шорох прошел.

Вот тогда-то в полной мере и подтвердилась непреходящая ценность учения об истинном пути, которое гласит, что неразумно размахивать кулаками, – в судорожно стиснутых кулаках не нашлось места для государева указа.

Его не было и на земле, там где Юлий первоначально грохнулся.

И в кустах по соседству не было. Указ исчез.

Не в силах еще набраться мужества, чтобы осознать размеры несчастья, Юлий обошел место происшествия кругом, все шире и шире…

Значит, утащили мальчишки.

Человеку в здравом уме, воспитанному на ценностях истинного пути, невозможно было постичь, какое, собственно, применение собираются найти государеву указу о взятии под стражу двух самых могущественных людей княжества эти неразумные сорванцы. Собирается ли Длинный принять на себя небезопасные обязанности начальника стражи Дермлига?

Юлий сокрушенно вздыхал и брался за лоб, растерянно озираясь. Предстоящие объяснения с отцом не так уж пугали Юлия, но мысль о ничем не оправданном, бесстыдном коварстве недавних товарищей по игре вызвала на глазах слезы. Понурившись, он двинулся в обратный путь.

Стражники перед входом в большой зал с несколько преувеличенным рвением преградили путь. Впрочем, они сохраняли восприимчивость к разумным доводам, чему способствовала, вероятно, и некоторая неслаженность полученных прежде указаний. До появления Юлия пришлось им пропустить в зал государыню Милицу, а потом неизвестно каким образом сумел прорваться и Зерзень.

Все они были здесь, когда Юлий вошел. Милица занимала тот самый, прежний стул посреди комнаты. Но если раньше в положении весенней Милицы чудилось нечто беспомощное, одинокое, словно бы она лишилась возможности прислониться, то теперь эта, новая Милица, наряженная в зрелые тона лета, оказалась на прежнем месте средоточием и почтительного, и опасливого внимания. Отброшенный появлением летней Милицы, Рукосил устроился на другом конец покоя. А Любомир перемещался вдоль стола, в неловком положении между противниками стараясь не показывать спины ни той, ни другой стороне. Эти искусные перестроения не всегда проходили гладко, он задевал углы и вынужден был опираться о столешницу. Зерзень и Ананья не покидали своих господ, но если присутствие Ананьи можно было бы считать до некоторой степени условным – всем своим преданным видом он как бы умолял великих государей не тратить на него драгоценного внимания, не придавать ему никакого отдельного значения, причем преданность его простиралась как бы на всех присутствующих безраздельно, – то Зерзень, Зерзень назойливо выставлял себя на общее обозрение. Подбоченившись правой рукой, а левой прихватив меч, он являл собой, по видимости, олицетворение неких воинственных добродетелей.

Однако что бы они все собой ни изображали, какие бы сложные противоречия ни держали их в силовом равновесии, и великий князь, и противники по обеим сторонам от него с нетерпеливым вопросом во взоре повернулись к Юлию.

– Государь, – молвил он, ощущая сухость во рту, – я потерял ваш указ.

Тотчас же Милица и Рукосил обменялись быстрыми взглядами, полными подозрений и угрозы. Еще менее того понимавший происходящее Зерзень громогласно выпалил:

– Ну, так выпороть хорошенько малого!

Несколько мгновений после этого своевременного замечания Любомир пребывал в задумчивости, потом прыснул, тоненько засмеялся, еще – как бы с усилием. Скоро уже разошелся он не на шутку и хохотал, хлопая ладонью по столу среди гнетущего молчания присутствующих.

– Приятно видеть вас, государь, в бодром расположении духа, – не особенно скрывая дурного настроения, съязвила Милица.

– Надо полагать, у наследника престола были весьма уважительные причины для того, чтобы потерять указ, – заметил со своей стороны Рукосил.

– Никаких! – горячо воскликнул Юлий, но получил в ответ презрительный взгляд мачехи и такой же – Рукосила. Зерзень замер, не имея возможности выразить охвативших его при внезапном открытии чувств, только сейчас он уяснил себе, кто такой этот малый.

– Вероятно, и у вас, государь, были свои, неизвестные мне основания доверить этот важный указ наследнику, – проговорила Милица. Голос ее, в общем, негромкий, звенел от внутреннего напряжения.

Новый приступ смешливости помешал великому князю возразить, он только помахал рукой, все отрицая.

– Да только не вижу препятствий к тому, чтобы написать новый указ или отдать распоряжение лично, – неумолимо продолжала Милица.

Выходит, пробавляясь пустыми разговорами, все они ждали Дермлига, ничем другим не занимались и потому сохранили свои заблуждения не тронутыми. В не меньшей степени это касалось и великого князя, ибо он, как сообразил Юлий, все еще не замечал разницы между весенней и летней Милицей. То есть, замечая, конечно же, то, что уже совершенно не возможно не замечать, объяснял себе эту разницу естественными причинами. Должно быть, он слишком много суетился и слишком щедро смеялся, чтобы останавливаться на частностях.

– Да найдется указ, найдется, как же он пропадет? – пробормотал, все еще хихикая, Любомир.

– Зерзень, – оглянулась Милица, – позовите Дермлига.

– Не надо! – резко возразил Любомир, и взгляд его, зацепивший красавца, исполнен был жгучей силы.

– Наследник должен быть наказан. Если это его вина, – сказала Милица.

– Сынок, как тебя угораздило? – снова повернулся Любомир. Милица потемнела и закусила губу.

– Государь, – сказала она немного погодя трепетным голосом. – Неужели здесь некому меня защитить?

Простой вопрос застиг Любомира врасплох.

– Вот ты как заговорила, – пробормотал он. – Вот ты какие ведешь речи… Вот как… – повторил он несколько раз, словно бы собираясь упрекнуть ее и все удерживаясь от упрека. – Да ты бы – уж конечно! – и сама могла себя защитить.