Пир попрошаек - Дэниел Худ

Неожиданно у них на пути встал молодой барон. Он нервно облизывал губы, по старался говорить твердо:

— А теперь извольте-ка объяснить, что здесь происходит.

Барон походил на огородное пугало. Повязки, охватывающие его голову, перекосились и съехали набок, обнажив участки бритого черепа. Лайам с трудом удержался от смеха — обритый барон выглядел уж очень нелепо. Да и сам Лайам, наверное, был тоже хорош. В ушах у него гудело, руки-ноги казались ватными, но зато все теперь позади. Длинное тягомотное расследование с блеском (особенно, если припомнить кончину злополучного Дезидерия) завершено!

— Лорд Окхэм арестован за похищение камня Присцианов, — сказал Лайам. — Также он обвиняется в двух убийствах.

— И в покушении на жизнь офицера, состоящего на службе у герцога, — добавил Кессиас. — Полагаю, милорд, вам лучше пойти к госпоже Присциан. Леди Окхэм очень расстроена, ее следует поддержать. — Эдил говорил сурово и твердо, давая понять, что кое-кому пора убраться с дороги, а лучше бы вообще не соваться в чужие дела.

Квэтвел снова облизнул губы и посмотрел на Окхэма. Тот пошатывался, как пьяный, опираясь на Лайама и эдила. Не сказав больше ни слова, барон повернулся и побрел к дальней решетке.

Лайам и Кессиас кое-как вывели лорда на улицу и повели к городской площади. Грантайре с дракончиком на плече несла фонарь и освещала им путь. Попутно она восторгалась сообразительностью Фануила. Тот, чтобы привлечь внимание ожидающих к проблеме, возникшей у Лайама, рухнул с небес, к их ногам. Но Кессиас и Грантайре не очень-то поняли, что бы это могло означать. Тогда уродец вспорхнул повыше и укусил эдила за шею. Тут стало ясно, что в доме Окхэмов творится что-то неладное.

— Кроме того, мой кот сообщил мне, что чувствует магию в районе Макушки, — прибавила Грантайре. — Поэтому мы в какой-то мере были готовы к тому, что обнаружили.

— Вот именно — в какой-то мере, — проворчал эдил.

«Ты укусил Кессиаса?» — спросил Лайам.

«Иначе он бы не сдвинулся с места. Я кусал осторожно и не прокусил даже кожи».

— Фануил сожалеет, что причинил вам беспокойство, — извинился Лайам перед приятелем, в глубине души потешаясь.

Кессиас буркнул что-то невнятное, а потом медленно произнес:

— Мне не нравится, что мы не сумели предугадать их планов. Еще чуть-чуть, и дельце могло стать опасным.

— Могло стать?!

— Дезидерий применил весьма непростое заклятие… — задумчиво сообщила волшебница. — Превращение материи — сложная штука. Он, наверное, догадался, что кто-то за ним следит.

— Нет, погодите! Вы говорите — дельце могло стать опасным? Значит, по-вашему, только могло? — вновь возмутился Лайам.

— Реликвия по-прежнему не у нас, — напомнила Грантайре, не обращая внимания на возмущение Лайама. — Нам следует ее отыскать.

— У Окхэма камня нет, — сказал уязвленно Лайам, пораженный черствостью своих спутников. Он успел пошарить в карманах лорда, когда проверял, дышит тот или нет.

— Ничего, кое-кто знает, где находится камень, — невозмутимо сказал Кессиас, и тут только до Лайама вдруг дошло, что его аккуратно поддели. — Вряд ли лорд отдал его чародею, но если отдал — я велю перетряхнуть всю гостиницу, мои люди умеют искать. Однако, мне кажется, в доме Окхэмов имеется тайничок, в котором эта штука себе и полеживает.

Грантайре, казалось, удовлетворилась этим ответом и замолчала, мужчины тоже умолкли. Чем ниже они спускались по Герцогской улице, тем больше на ней становилось народу. Все встречные горожане — и в карнавальных масках, и без таковых — были изрядно навеселе. После того как какой-то разыгравшийся паренек попытался погладить дракончика, Лайам велел фамильяру не мозолить людям глаза. Фануил тут же вспорхнул с плеча Грантайре и взмыл в небо, приведя в несказанное изумление толпу подгулявших селян.

Глядя на перекошенные физиономии добропорядочных пахарей, выбравшихся в город за впечатлениями, Лайам послал Фануилу вдогонку насмешливое замечание:

«Ты только что сделал эти праздники самым грандиозным событием в жизни этих людей».

Ответить уродец не соизволил.

На площади Окхэм стал приходить в себя. Он даже пошел, правда, подволакивая ноги и спотыкаясь на каждом шагу.

Отмечающий пиры побирушек люд заполонил всю площадь, но толпа не была плотной, она бурлила, образуя подобия больших и маленьких водоворотов. Горожане смеялись, танцевали и пели, сталкиваясь, перемешиваясь, задевая друг друга локтями. Шутники в маскарадных костюмах то и дело приставали к идущим, однако, разглядев бородатое лицо эдила, тут же спешили ретироваться.

Возле казармы на них наскочил обезумевший от волнения стражник.

— Эдил Кессиас, тут случилось такое! Такое… такое!.. — Малый стал заикаться. Кессиас вытаращил глаза.

— Эй, Тэн, отдышись, успокойся. Дай нам хотя бы войти.

Стражник дороги не уступил и попытался опять что-то сказать, но Кессиас отмахнулся.

— Дай нам войти! — рявкнул он и двинулся вперед, как таран, увлекая Окхэма и Лайама за собой. Тэн живо отпрыгнул в сторону. — Мне обо всем доложит сержант.

Тэн потащился следом, продолжая бубнить:

— Но сержанта сейчас нет, мастер эдил, он отбыл туда… где… ну, в общем, туда, где это… ну где все это вышло…

Лайам от души пожалел бедолагу. Эдилу, особенно если он вдруг упрется, трудненько что-нибудь втолковать, а уж его широченной спине и подавно. Но Окхэм внезапно обмяк и стал опять приволакивать ноги, поэтому подъем по ступенькам доставил сопровождающим немало хлопот.

Казарма была пуста. С первого взгляда становилось понятно, что ее покидали в спешке — всюду валялись опрокинутые стулья, а кочерга, которой ворошили поленья в камине, так и осталась лежать на угольях, ее кончик уже раскалился докрасна. Возле бочки с вином, установленной посреди помещения, стояла Мопса и с интересом принюхивалась к содержимому оловянной кружки.

— А ну, мелюзга, брысь под лавку! — заревел Кессиас. Девчонка выронила кружку и отпрыгнула в сторону. Удивление и испуг на ее лице мгновенно сменила презрительная ухмылка. — Тэн! Ты что, не можешь уследить за ребенком?

— Идемте, — пропыхтел Лайам, краем сознания гадая, почему маленькая воровка болтается тут. — Давайте упрячем его за решетку, а уж потом разберемся со всем остальным.

Лайам знал, что тяжелая крепкая дверь в дальнем конце казармы ведет к тюремным камерам, но никогда еще там не бывал. Тэн, подчиняясь приказу эдила, нашел связку ключей и принялся возиться с замком, испуганно вжимая голову в плечи.

Наконец дверь открылась, за ней обнаружился коридор, одну из стен которого образовывал ряд забранных решетками каменных ниш, живо напомнивших Лайаму семейный склеп Присцианов. В неверном, колеблющемся свете двух факелов эта — скорее всего, парадная — часть тюрьмы выглядела весьма мрачно.