Самое красное яблоко - Джезебел Морган

близко, слишком близко, чтобы ружья могли их спасти. Но солдаты и не опасались нападения, словно весь мятеж, весь переворот не стоил их внимания.

Какая им разница, кто носит корону, если хозяин у острова один?

Сандеран.

Я стиснула кулаки и первой вошла в кабинет, распахнув створки. Рэндалл стоял у окна, к нам спиной, даже не обернулся, пока двери не захлопнулись позади нас. Множество свечей горело вокруг, жарко дышал камин, сквозь матовые стекла молочно белели огоньки лампад.

И железо, железо повсюду. Простое и холодное, и даже я его чувствовала, как легкое стылое дыхание в лицо, запах могилы и мертвого леса. Запах страха.

– Здравствуй, моя Джанет.

– Не могу пожелать тебе того же, Рэндалл.

13

Он обернулся, и я едва подавила крик. Да, седина щедро коснулась моих кос и горе оставило след на лице, но время к Рэндаллу оказалось куда беспощаднее, словно и оно ему мстило за все мучения Альбрии. Он осунулся, кожа туго обтянула скулы, глубокие морщины врезались в лоб и щеки. Но всего страшнее были глаза – пустые и холодные, как пепелище, развеянное ветром.

Хриплый голос, резкие и нервные жесты – все выдавало то, в каком кошмаре он жил последние годы. В кошмаре, который сотворил сам.

Против воли жалость шевельнулась в груди.

Но в этот раз я не хотела жалеть чудовище.

– Проходи и будь моей гостьей. – Он улыбнулся, но улыбка не осветила его лицо или глаза, только губы растянулись, и в мелких трещинках на них выступила кровь. – Ты и твой мальчишка.

Гвинллед склонил голову к плечу и прищурился.

– Я все еще могу убить тебя, дорогой дядюшка, и не важно, сколько холодного железа ты на себя надел. В конце концов, ты человек, ты хрупок. Достаточно будет свернуть тебе шею.

Рэндалл усмехнулся, и едва заметная тень веселья промелькнула в его глазах.

– Ты дурно его воспитала, моя Джанет. Разве так полагается убивать королей? Есть методы куда достойней – десяток ножей в спину, яд в вино, шкатулка в висок.

– Почему ты приказал пропустить нас? – я перебила его, не желая вновь запутаться в паутине хитрых речей. – Неужели ты еще на что-то надеешься?

– Нет. – Даже тень смеха слетела с лица Рэндалла, и он вновь отвернулся к окну. – В том-то и дело, что уже не надеюсь. Так зачем множить смерти? Я, похоже, и так принес их больше, чем следовало бы хорошему королю.

Горечь, что звучала в его словах, была столь сильна, что на миг мне почудилось, что вина – так хорошо знакомое мне ядовитое чудище – и его неустанно гложет. В памяти вспыхнуло уже знакомое сродство вины, которое сблизило нас когда-то после смерти Гленна, и сердце откликнулось глухой тоской.

Нет, я не должна верить ему, не должна его жалеть!

– Взгляни, моя Джанет, – бросил он через плечо, – как горит Каэдмор, как огонь подбирается к складам наших синих друзей… Скоро он доберется до них, и салют поистине праздничный ознаменует смену власти. Так если я могу уберечь хотя бы пару жизней, разве не стоит этого сделать?

Далекие алые отблески взмывали к небу, и призрачный жар дохнул мне в лицо… Нет, это кровь прилила к щекам! Слишком далеко полыхал огонь, чтоб меня опалить. Хоть я и видела, что до складов пламени еще далеко, но сердце колотилось все громче и громче, словно считаные мгновения отделяли от яростной и жестокой смерти тысячи горожан, которых мы так легко подтолкнули к вооруженному бунту.

Но все мы знаем, как быстры могут быть осенние пожары.

– Жаль, ты не видела их города. – Рэндалл продолжил говорить, тихо, словно сам с собою, хоть и обращался ко мне. Словно не в первый раз уже так беседует со мною – не ожидая ответа, не видя глаз, не чувствуя присутствия. – Они огромны и величественны, они торжество Сандерана, торжество человека. Камень, выстлавший дороги, самоходные повозки, огромные многоцветные окна, слова, способные за миг преодолеть огромные расстояния. Блеск, порядок и чистота. Я хотел Альбрии того же. Разве дурного я хотел? Чтобы она стала сильной, чтобы она шагала дальше, чтобы наши люди не ждали милости от природы, но всегда были сыты. Я хотел лучшего. И вот к чему это привело. Верно, и ты хотела лучшего, когда выбрала отдать корону мне?

Медленно, шаг за шагом, я приближалась к нему, пока он говорил, как во сне, и то отпихивала носком сапога железные кольца с пути, то накрывала ладонью мелкие неровные куски на столе, плотью впитывая стылый их холод, хоть так уберегая от них Гвинлледа.

И он тенью следовал за мной.

Ближе, ближе…

Рэндалл обернулся, чуть удивленно приподнял брови.

– Признаться, – прохладно улыбнулся он Гвинлледу над моей головой, – я завидую тому, как она все еще тебе верна. Меня же покинули все. Ингимар, поглоти его море, бросился спасать свой драгоценный корабль – вот и вся цена его дружбы. Впрочем, ему хватило честности признать, что дела до меня ему нет, раз королем я оказался плохим. Как нет ему дела и до того, кто меня сменит, – он верит, что договорится с любым. Или уничтожит любого. Хотел бы я видеть, как вы вцепитесь друг другу в глотку и кто выйдет из грызни победителем. – Он коротко и хрипло расхохотался, но тут же замолк. – Я ставлю на тебя, племянник. Не подведи.

И добавил после недолгого молчания, и искреннее горе коснулось его лица:

– Но больше меня печалит, что даже Элизабет оставила меня.

– Она мертва, Рэндалл. – Голос взвился и сорвался тут же, и снова глаза обожгли слезы, и зуд вспыхнул в ладонях. – Это я убила ее.

Он не поверил. Смотрел на меня долго пустыми глазами и не желал верить.

– Про него, – Рэндалл с усмешкой кивнул на Гвинлледа, – ты говорила так же.

Я покачала головой, и огни расплылись перед глазами, и тесно стало в груди, не вздохнуть. Я прошептала, почти беззвучно:

– Так было надо.

– Вот, значит, как. – Лицо Рэндалла осталось безучастным, лишь глаза потемнели. – Значит, когда мы встретимся, она будет весьма мною недовольна.

От Гвинлледа веяло прохладой, морозным запахом снега и тонким еловым ароматом, и странным образом это успокаивало, не позволяло разрыдаться на груди у единственного, кто горевал по Элизабет вместе со мной.

Рэндалл отвел глаза, потянулся к кубку с вином – алым, почти черным при свете свечей, – но отдернул пальцы. Взгляд его скользил с кубка на меня и обратно, словно раздумывал он, не стоит ли