Золотой лев - Уилбур Смит

что ты продаешь судно, принадлежащее голландскому флоту, захваченное в то время, когда Англия и Голландия были в мире, тебя бы повесили за пиратство, не так ли?

Точка зрения Риверса была хорошо понята, но все же Хэл не хотел уступать всем его требованиям. Но затем, словно прочитав его мысли, Риверс сказал - "Успокойся, парень. Я вижу, что тебе не нравится, когда такому рыцарю, как ты, приходится торговаться с таким старым пиратом, как я. Но подумай вот о чем - тебе не нужны реликвии, и тебе не нужен корабль. Но ты действительно очень хочешь свою женщину. Итак, если ты обмениваешь две вещи, которые тебе не нужны, на одну, которую ты желаешь, неужели это действительно такой плохой бизнес?’

- Возможно, и нет, - согласился Хэл.

‘В любом случае, я рассматриваю твое предложение только потому, что однажды потерял одного человека.- Риверс вылил остатки мадеры в свой бокал и допил вино, погрузившись в собственные мысли. - ‘Как ее зовут, эту твою женщину?- наконец спросил он.

‘Юдифь.- Звук ее имени был пыткой для собственных ушей Хэла, а его вкус - мучением для самой его души.

- Хорошая женщина, правда?’

‘Лучшая, что когда-либо живших.’

- Самое лучшее, что может быть у мужчины, - это хорошая женщина, которая его любит, - сказал Риверс.

"Ей-богу, - подумал Хэл, - у этого старого ублюдка все-таки есть сердце. Но этот редкий момент сентиментальности вскоре прошел, потому что следующее, что сказал Риверс, было - "Как ты планировал заплатить за нее? Она обойдется в кругленькую сумму, если она так хороша, как ты говоришь.’

- Ты уже знаешь ответ.’

- Как так?’

- Вы рассказывали о моих успехах в Эфиопской войне. Я захватил много арабских дау со всевозможными грузами на борту. Как вы уже сказали, я сын и наследник сэра Фрэнсиса Кортни. И хотя мы можем спорить, был ли он преступным пиратом или честным капером, нет никаких сомнений в его успехе в своих предприятиях.’

‘Тогда это все, что мне нужно знать. Так что мой ответ - Да, капитан Кортни. Я поеду с тобой на Занзибар. А когда я доберусь туда, то куплю тебе твою женщину.’

***

О продаже на невольничьем рынке самых лучших и дорогих его образцов говорил весь Занзибар, ибо, как с гордостью говорили себе жители города, нигде больше во всей Африке – а может быть, и во всем мире – не выставлялось на аукцион столько человеческой плоти такого высокого качества. За день до великого события Юдифь отвели в барак, где рабов заперли в крытом загоне, как скот, прежде чем выставить на продажу. Она как-то странно привыкла к гаремным костюмам, которые ей дали носить, пока она была пленницей принца Джахана, но теперь с нее сняли всю одежду, кроме крошечного передника, который хлопал перед ее половыми органами, предлагая голое притворство скромности. Ее руки были связаны за спиной, недоуздок, привязанный к веревке, накинут на голову, и она была выведена на ринг для осмотра толпой торговцев, которые осматривали товар перед продажей.

Джудит была вынуждена стоять неподвижно и молча, пока грубые руки ощупывали ее грудь, словно женщины, пробующие овощи на рынке. Она сидела согнувшись пополам, широко расставив ноги и выставив зад в сторону торговцев, чтобы они могли видеть ее самые интимные места. Мужчины даже раздвинули ей губы и осмотрели зубы, как будто это были зубы лошади.

Все это время она вспоминала разговор, который они с Хэлом вели с Аболи однажды ночью на «Ветви». Разговор зашел о том, что они пережили в качестве пленников и рабов голландцев в Капской колонии. - Ты знаешь свою проблему, Гандвейн? Ты всегда хотел драться. Но первое, что должен усвоить раб, - это то, что он ничего не добьется, если будет сопротивляться. В лучшем случае хозяева тебя выпорют. В худшем - они посадят тебя в клетку, или в ящик, или в яму в земле и оставят там под палящим солнцем, или под муссонным дождем, пока ты не умрешь или не усвоишь урок. Так что не доставляй им такого удовольствия. Ничего не говори. Терпи их жестокость, их оскорбления, их отношение к людям как к чему-то меньшему, чем к животным. Терпи, чтобы ты жил и твои дети жили. И молись, чтобы однажды ты был свободен.’

Поэтому Юдифь терпела и молчала. Она высматривала Хэла в толпе, не зная, действительно ли ей хочется, чтобы он был там, просто чтобы знать, что он идет за ней, или же это будет слишком тяжело для них обоих - видеть ее униженной таким образом. Но это было тяжело, так горько, и хуже всего было то, что хотя мужчины, которые осматривали ее, свободно говорили о том, что они видели, как будто она была просто еще одним бессловесным животным, она слишком хорошо понимала многих из них.

Еще девочкой Юдифь сопровождала отца в дипломатических миссиях не только в Венецию, но и во многие другие великие дворы Европы. Будучи молодой, обладая природным даром к языкам, она кое-что усвоила, а в некоторых случаях и довольно свободно владела несколькими европейскими языками, а также амхарским и арабским, которые были ее частью по рождению. Но теперь ее понимание было проклятием, потому что она знала, когда голландец говорил своему другу - "А ты знал, что эта корова носит теленка? Да, и отродье белого человека к тому же.’

Один португальский купец спросил другого - "Почему султан продает такую черную драгоценность? Если бы она была моей, я бы привязал ее к своей кровати!’

‘До меня дошли слухи, что это своего рода месть, - последовал ответ. - ‘Вы можете сказать, что она высокородная, посмотрите на ее красивые руки, нигде на них нет мозолей. Говорят, что ее личность будет раскрыта, когда ее поставят на площадку. Они говорят, что одно ее имя будет стоить десять тысяч серебряных рупий.’

‘Тогда кто же она, царица Савская?’

‘Мне все равно, как ее зовут, я бы взял ее в любой день недели.’

А потом, в один из моментов, когда она была согнута пополам и полностью обнажена, раздался арабский голос, говоривший - "Она не была обрезана, посмотри на ее губы и на ее бутон, который все еще цел. Так что она все еще испытывает удовольствие. А другой