Принцесса и чудовище - Роман Афанасьев

Но взгляд Вэлланор скользил дальше. Вот у самых ступеней стоит ее дядя, герцог Борфейм. Он кажется очень строгим в этом черном с серебром камзоле, окруженный своими воинами, выглядящими весьма скучными на фоне восторженного зала. Дядя тоже улыбается, но едва заметно, и, кажется, вовсе не племяннице, а самому себе… Пусть. Теперь даже он не сможет больше командовать Вэлланор Борфейм. Сейчас она хотела найти в толпе совсем другое лицо — хмурое, немного печальное, словно от затаенной боли, и посмотреть, сможет ли этот праздник принести хоть немного радости королевскому гонцу. Но Сигмона нигде не было. Вэлланор высматривала его в бушующей людской толпе, наполнившей зал, но никак не могла отыскать знакомые черты. Неужели он не пришел?

Она так увлеклась этим, что даже не заметила, как рядом с ней и Геордором появились двое слуг, одетых в алые одежды с золотом. Слуги несли большую красную подушку с маленькой короной. Вэлланор очнулась, только когда Геордор вновь сжал ее руку.

Обернулась она как раз вовремя. Геордор осторожно взял с подушечки маленькую золотую корону, украшенную россыпью рубинов, и торжественно поднял ее над головой. Вэлланор замерла, не отводя взгляд от короны, сиявшей в лучах светильников. Толпа примолкла, затаив дыхание и набираясь сил.

Геордор медленно опустил руки и возложил корону на голову Вэлланор.

Зал взревел, заглушая пение труб, а Вэлланор покачнулась, борясь с желанием поднять руку и поправить корону, оказавшуюся такой тяжелой, словно была сделана из камня.

— Моя королева, — сказал Геордор, беря ее за руку. — Раздели со мной мое бремя.

Вэлланор взглянула на него и неожиданно заметила печаль, притаившуюся в уголках глаз.

— Мой король, — сказала она, от волнения позабыв все слова, которым учил ее дядя. — Мой король…

Геордор наклонился и поцеловал ее в губы под рев толпы, в которой даже королевские гвардейцы позволили себе на секунду забыть о своем долге и поприветствовать новую королеву.

Вэлланор робко ответила на поцелуй, от нахлынувших чувств у нее все поплыло перед глазами, зал подернулся туманом, и, словно сквозь сон, она разобрала, как толпа вновь и вновь повторяет ее имя. В этот момент Вэлла Борфейм растаяла в тумане, как забытый сон. На ступенях у каменного трона осталась только королева Ривастана — Вэлланор Сеговар.

Матрас, брошенный поверх двух скамеек, прекрасно заменял кровать. Мягко, тепло, удобно. Не королевское ложе, конечно, но Сигмон не жаловался. Его все устраивало: маленькая комнатка на чердаке, темнота, единственное окошко в скате крыши — и одиночество.

Здесь, на чердаке своей двухэтажной лавки, Рон когда-то хранил запасы редких трав, и пряный запах накрепко въелся в стены, обшитые гладкими досками. Сигмону нравился этот аромат, что витал в жаркой темноте, от него на душе делалось спокойнее. Да и спалось лучше. Сквозь крохотное слуховое окошко в крыше дул ветерок, но его сил хватало лишь на то, чтобы немного освежить сладковатый воздух в бывшей кладовой. Это окошко служило и единственным источником света, которого явно не хватало — в комнате царил вечный полумрак, так полезный для сушеных трав. Но Сигмон прекрасно видел в темноте и даже не сразу понял, что в комнате темно. А когда понял — обрадовался. В каком-то смысле так было даже лучше.

Перевернувшись на бок, Ла Тойя свесил с кровати руку и нашарил бутыль, стоящую на полу. Ухватив ее покрепче, граф поднес горлышко к губам, и поток сладкого вина, еще хранящего тепло южных виноградников Гернии, хлынул ему в рот. Сигмон поперхнулся, закашлялся и приподнялся на локтях, чтобы не захлебнуться.

Сотрясаясь от сдерживаемого кашля, он свесил ноги с кровати и сел, предусмотрительно вернув бутылку на пол. Закружилась голова. Сигмон вскинул руки и стал тереть ладонями щеки, пока они не покраснели от прилившей крови. Встряхнувшись, словно пес, выбравшийся из воды, граф поднялся на ноги и шаткой походкой двинулся к столику, приютившемуся в самом темном углу комнатки. На нем стояла бадья с водой, служившая ему умывальником.

Плеснув в лицо теплой водой, Ла Тойя вытер лоб грязным рукавом мятой рубахи и обернулся к двери. Он услышал шаги человека, поднимавшегося по лестнице, но, узнав их, лишь пожал плечами и вернулся к своему ложу. Завалившись на скамьи, он ловко подхватил с пола бутылку и сделал новый глоток.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Ронэлорэн, сжимающий в руке плетеную корзинку, укрытую чистым полотенцем. Встретив вопросительный взгляд Сигмона, полуэльф картинно потянул воздух носом и сморщил его, словно унюхал что-то невыразимо противное.

— Фу, — сказал он. — Не надоело еще? Неделю не вылезал из этой берлоги. Твой перегар скоро доберется до первого этажа. И что я буду делать, когда разбегутся клиенты?

— Пожрать принес? — хрипло спросил Сигмон.

Полуэльф подошел к кровати гостя, пинком пододвинул к ней деревянный табурет и водрузил на него корзину.

— Жрите, ваша светлость, — буркнул он. — Только не обляпайтесь.

Ла Тойя сел, поставил бутылку на пол и снял полотенце с корзины. Выудив из нее копченую свиную ногу, он жадно впился в нее зубами, как дикий зверь, отрывая мясо кусками.

— Воспитание так и прет, — прокомментировал полуэльф, — сразу видно благородную кровь. Не подавитесь, граф.

— Хватит, — прорычал Сигмон, вгрызаясь в окорок.

Рон заложил руки за спину и оглядел друга с головы до ног, как какую-то диковину. На его губах застыла язвительная усмешка, готовая перерасти в очередную колкость, но глаза полуэльфа вовсе не искрились обычным весельем. В них застыла печаль.

— Это тебе хватит, — сказал наконец Рон. — Сигги, ты что, решил спустить все жалованье на гернийское?

Сигмон, угрюмо поглощавший окорок, не ответил.

— Выглядишь как дикий зверь, — продолжал Ронэлорэн. — Сколько еще ты собираешься сидеть в этой берлоге? Еще неделю? Две?

— Жалко кровати? — отозвался Ла Тойя. — Могу и уйти.

— Мне тебя, дурак, жалко, — мягко произнес полуэльф, убирая корзину с табурета. — Знаю, что от вина тебе ничего не будет, хотя на твоем месте обычный пьянчуга уже умер бы от острого отравления. Но ты посмотри, что ты делаешь со своей жизнью.

— Ничего не делаю, — угрюмо бросил граф. — Это она со мной делает.

Полуэльф поставил корзину на кровать, а сам сел на табурет. Заглянув в лицо другу, он всплеснул руками.

— Бедные мы, несчастные, — насмешливо проговорил он. — На жизнь обиженные. Сигги, я тебя не узнаю. То упырей укладываешь сотнями, а то от одной бабы чуть ли не смерть принимаешь…

— Не от бабы! — рявкнул Ла Тойя. — Что языком-то треплешь!

— Ладно, ладно, — Рон вскинул руки. — Хорошо. От королевы. Плохо вышло, я знаю. Дурная шутка судьбы. Но это не повод махнуть на себя рукой, Сигги. Ты всегда встречал трудности грудью, а не бежал от них, трусливо забиваясь в первую попавшуюся берлогу.