Путь в Царьград - Александр Харников

А в госпитале мне промыли рану, причем из нее пинцетом вытащили кусочки сукна и белья, забитые туда пулей. И так было каждый раз, утром и вечером, когда мне делали перевязки. На этом врачебное попечение надо мной и заканчивалось. Русские, доктор и старший его помощник, приходили в палату два раза в день. Больше я их не видел. Туземный доктор, не то румын, не то австрийский еврей, чтобы смягчить боль в раненой ноге, стал делать мне уколы морфином.

А служащие госпиталя после утренней перевязки пропадали, и, исключая время завтрака, мы не видели их до самого вечера. Следовательно, мы не могли получить никакой помощи, а между тем многим из нас нельзя было не только вставать, но и шевелиться, не рискуя вызвать кровотечение.

Скрыдлов, который лежал в одной палате со мной, стал быстро поправляться. А у меня каждую перевязку продолжали таскать из раны кусочки белья. Началось нагноение раны. Затем, и это печальнее всего, насела лихорадка. Дело в том, что я часто и подолгу страдал от лихорадки малярийной формы, в первый раз схваченной еще в 1863 году в Закавказье, потом исправленной и дополненной в Туркестане, Китае и Индии. Хинин, лекарство от этой гадости, мне начали давать тогда, когда лихорадка сказалась очень сильной. Она имела чисто восточный характер: лишь только я закрывал глаза и забывался, как передо мной открывались громадные, неизмеримые пространства каких-то подземелий, освещенных ярко-красным огнем. В этой кипящей от жары бесконечности носились миллионы человеческих существ, мужчин и женщин, верхами на палках и метлах, проносившихся мимо и дико хохотавших мне в лицо…

Рана моя не заживала, а доктора отказывались сделать операцию и прочистить ее. Лихорадка просто замучила; некоторые ночи приходилось по двенадцать-тринадцать раз переменять намокавшее белье! К счастью, наши сестры милосердия, к этому моменту появившиеся в госпитале, исполняли эту обязанность, иначе застудиться и окончательно свихнуться было бы простым делом.

Одну ночь мне было особенно плохо. Понимая, что дело неладно, я решил оставить кое-какие распоряжения на случай возможного конца. Ах, как смерть была близка, и как мне не хотелось умирать!

А на следующий день госпиталь посетил государь. Войдя с большой свитой в нашу палату, он прямо обратился к Скрыдлову:

— Я принес тебе крест, который ты так славно заслужил!

Скрыдлов поцеловал руку государя, положившую крест ордена Святого Георгия 4-й степени. Я его понимал — такой же наградой я, двадцатишестилетний прапорщик в отставке, был награжден в 1868 году при осаде Самарканда войсками бухарского эмира. Как давно это было!

Потом его величество обратился ко мне:

— А у тебя, Верещагин, уже есть такой, тебе не нужно! — и государь подал мне руку.

— Есть, ваше величество, благодарю вас, — ответил я.

После еще нескольких приветливых слов от цесаревича и румынского князя Карла, государь и его свита покинули палату. Кроме одного человека, одетого в партикулярное платье. Но выправка его говорила, что привычней для него был военный мундир. Это был мужчина в возрасте, среднего роста, с уже заметной лысиной. Круглое лицо, загорелая кожа, небольшая седая бородка. А вот его глаза…

Мужчина нагнулся надо мной, взял мое запястье, пощупал пульс, а потом внимательно посмотрел на меня. Лицо его стало озабоченным.

— Василий Васильевич, вам срочно нужно сделать операцию. Собирайтесь-ка вы, голубчик, в путь-дорогу, будете лечиться в нашем госпитале на «Енисее», — сказал мне этот господин.

— Милостивый государь, — ответил я, — прежде всего скажите, с кем я имею честь говорить?

— Прошу извинить меня, Василий Васильевич, — сказал незнакомец, — позвольте представиться: капитан Тамбовцев, Александр Васильевич. В Главной квартире государя я представляю руководство Югороссии. А для нормального лечения я предлагаю вам отправиться на наш плавучий госпиталь «Енисей», который сейчас находится в Золотом Роге.

Услышав это, я подумал было, что у меня снова началась лихорадка, и я опять начинаю бредить.

— Какая Югороссия?! Какой плавучий госпиталь «Енисей»?! Какой еще Золотой Рог?! — я ведь как-никак закончил Морской корпус и прекрасно знаю, что Золотой Рог — это залив, на берегах которого расположен Стамбул!

Мои мысли, по всей видимости, отразились на моем лице. Господин Тамбовцев по-отечески покачал головой и, улыбнувшись, сказал мне:

— Василий Васильевич, похоже, что вам еще не сообщили о том, что флот Югороссии внезапным ударом прорвался через укрепления Дарданелл и захватил Стамбул, который теперь снова именуется Константинополем. Турецкий султан Абдул-Гамид захвачен в плен, его армия деморализована, флот уничтожен. Не сегодня-завтра начнется полное освобождение Болгарии от остатков турецких войск.

Я был как во сне. Неужели все обстоит именно так, как рассказывал мне господин Тамбовцев?! Похоже, что пока я лежал в горячке и в навеянном морфином сладком сне, в мире произошли такие замечательные события!

Или ко мне снова явились мои видения, и господин Тамбовцев — это всего лишь фантом, который издевается надо мной в преддверии моей смерти?

Похоже, что вид у меня в этот момент был совсем неважный. Господин Тамбовцев достал из кармана какую-то плоскую продолговатую коробочку черного цвета, с торчащим из нее отростком. Он на что-то там нажал, потом приложил эту коробочку к уху и заговорил:

— Нина Викторовна, это Тамбовцев! Нахожусь в госпитале в Бухаресте.

Я вздрогнул, услышав раздавшийся из этой коробочки приятный женский голос:

— Александр Васильевич, с вами что-то случилось?!

— Нет, Нина Викторовна, со мной все в порядке! Просто здесь находится тяжело раненный Василий Васильевич Верещагин…

— Верещагин?! — изумилась женщина в коробочке. — Тот самый?

— Да, Нина Викторовна, тот самый, — сказал господин Тамбовцев. — Его необходимо срочно эвакуировать на «Енисей». При таком лечении, как здесь, я боюсь, что он долго не протянет. Прошу прислать санитарный вертолет, и пусть он приземлится где-нибудь поближе к Бухаресту. Я дам команду парням из группы капитана Хона, чтобы они нашли подходящую площадку.

— Хорошо, Александр Васильевич, я немедленно свяжусь с адмиралом Ларионовым. На «Енисее» есть свой вертолет. Он может с промежуточной посадкой на «Кузнецове» добраться до Бухареста. Надо спасать Василия Васильевича — это наша гордость!

Сказать по чести, я спокойно слушал переговоры господина Тамбовцева с неизвестной мне Ниной Викторовной. Ситуация была настолько фантастической, что я уже теперь не сомневался, что я снова нахожусь в бреду и все происходящее мне мерещится. Что и государь, и господин Тамбовцев, и крест лейтенанта Скрыдлова привиделись мне в лихорадочном видении. Проклятая лихорадка!

Но я ошибался. Вскоре я убедился в этом. А самое обидное то, что реальность оказалась намного фантастичнее самых буйных моих видений.

10 июня (29 мая) 1877 года, полдень, Константинополь, мобильный госпиталь МЧС.