Три секунды до - Ксения Ладунка

в чем смысл? Какая разница? Все равно рано или поздно все узнают!

– Будем надеяться, что рано или поздно у вас все закончится. Лучше раньше, конечно.

Я задыхаюсь от его слов. Становится так горько и обидно, что я не могу ничего сказать. Такого поворота я совсем не ожидала.

В разговор вмешивается Том, пытаясь успокоить меня:

– Слушай, так надо. По крайней мере пока. Потом мы решим это, но сейчас и правда нужно быть аккуратными.

Закусив губу, я говорю ему взглядом: «От тебя я такого не ожидала».

Отец, поняв это, раздраженно говорит:

– Ты действительно не понимаешь, что будет, если эта тема поднимется? Если общественность узнает, что он спит с малолеткой?

– Я не малолетка!

– Малолетка! Тебе восемнадцать, ему тридцать три. Это ненормально, и люди больше не закрывают на такое глаза. Все, что мы делали пятнадцать лет, пойдет крахом из-за твоей дурацкой прихоти? Нет, Белинда, либо ты играешь по таким правилам, либо вообще не играешь.

Я утыкаюсь взглядом в колени. Да, я понимаю, о чем он говорит. Культура отмены и все такое. Мне хочется закричать, какого черта мы вообще должны думать о том, что скажут люди, но… но в этом смысл их работы. Быть хорошими для тех, кому можно себя продать. Я ненавижу это дерьмо и не понимаю, как можно выбрать такую жизнь, но что я могу, кроме как смириться и принять это?

– Ладно, – говорю отцу, – хорошо. Я все понимаю, понимаю, что это ваша работа. Если так надо, мы будем делать так. Будем осторожными.

Отец расслабляется. Еще какое-то время читает нотации, о чем-то говорит с Томом, а потом уходит, сославшись на занятость. Я чувствую себя ужасно, отец опять ограничил часть моей жизни, и на этот раз я не могу просто взять и убежать. И Том, бессильный перед обстоятельствами, стал для меня открытием.

– Не расстраивайся так сильно, – говорит Том и садится на диван рядом со мной.

– Меня просто бесит, что мы не можем делать то, что хотим.

– Мы и так нигде не светимся, по сути ведь ничего не изменится, – обнимает он меня за плечо и смотрит в глаза.

– Все равно мне не нравится, что мы себе не принадлежим.

Том гладит меня по руке и поджимает губы.

– Знаешь, я подумал, мы можем куда-нибудь съездить. Было бы неплохо отвлечься от всего, что происходит.

Я чувствую, как страх отказа от наркотиков захлестывает меня. Нет, нет, нет… мне это не нужно. Мне это не нужно, мне нужна трезвая жизнь.

– Какой твой любимый город? – спрашивает Том.

– Ты будешь издеваться, – усмехаюсь я.

– Я не буду так делать.

– Ладно, не будешь. Нью-Йорк. Мне больше всего нравится Нью-Йорк.

– Хорошо, – кивает Том, – тогда полетим в Нью-Йорк.

35

Я крепко держу Тома за плечи, а он шумно выдыхает мне в ухо. Мы в Нью-Йорке, сидим обнаженные на кровати в номере отеля. Мои ноги обхватывают его талию, а его руки – мою спину. Тело плывет и тает, после секса в мышцах растекается слабость. Том пытается перевести дыхание, прижимается сильнее и касается моего лба своим. Я слегка улыбаюсь, поднимая глаза. Внутри меня что-то переворачивается и раз за разом делает это заново, когда он обнимает меня. Близость с ним – настоящее волшебство в этом грязном, поганом мире. Том выдыхает и говорит:

– Я люблю тебя.

Закусив губу, я чувствую, как на лице появляется непроизвольная улыбка. Слышать такое невероятно. Где-то глубоко внутри я не верю в то, что происходит, не верю, что можно искренне любить меня после всех тех ужасных вещей, что я сделала. Невозможно. Такая как я недостойна любви.

Том немного отстраняется, заглядывая мне в лицо. Я прячусь, утыкаясь ему в плечо носом, кончиком чувствуя пульс во впадине ключицы.

– А как ты чувствуешь любовь? – сдавленно спрашиваю.

– В смысле?

– Ну, в прямом. Вот у меня в сердце такое чувство… будто мне больно от того, как сильно приятно. У тебя так же?

– Ты описываешь эрекцию, – коротко отвечает.

– Эрекцию? – поднимаю на Тома глаза.

– Да, я такое чувствую у себя в штанах, – усмехается он, бегая по моему лицу глазами.

– Что, получается, у моего сердца эрекция?

– Сердечная эрекция, – говорит он, и я хихикаю.

Том тоже смеется. Он приподнимает меня, пересаживая на кровать. Откинувшись на подушки, я наблюдаю, как Том скидывает на пол использованный презерватив. Потом раздвигает мои ноги, нависая сверху и медленно целуя.

Том спокойный и теплый, немного уставший, и его медленные томные ласки захлестывают сладкой нежностью. Я обнимаю его, и Том в ответ тоже. Он заглядывает мне в глаза и проводит рукой по щеке. Я чувствую себя в его руках такой маленькой и хрупкой. Ни в чьих объятиях я не была настолько хрупка. И Том держит меня, словно действительно боится навредить. Приблизившись к моему лицу, он шепотом говорит:

– Ты словно хрустальная, Белинда… Нет в этом мире ничего прекраснее тебя, но как же тебя легко разбить.

Он гладит меня по подбородку, а я прикрываю глаза.

– Том… – говорю.

– Что? – спрашивает.

– Том… Том, Том, Том.

Слышу, как он ухмыляется. Подняв глаза, продолжаю:

– Том, у тебя такое имя. Как у кота…

– Кота?

– Ну, знаешь, «Том и Джерри».

– Вот оно что, – улыбается, – а ты мышь тогда. Вечно от меня убегаешь.

Я смеюсь.

– Это ты просто плохо ловишь.

– Вообще-то я скорее пес, не кот, – подмечает Том, проводя рукой по моим волосам.

Я улыбаюсь, глажу его по щеке. Мы целуемся, а потом он приподнимается надо мной и медленно проводит пальцами от подбородка до лобка, следуя за ладонью взглядом.

Я волнуюсь от того, как он рассматривает мое тело. Том очерчивает пальцами бугорки тазовых косточек и родинки на бедрах. Ниже на ляжках перевязочные пластыри, которые мне приклеили, когда сняли швы. Том их не трогает. Знает, что они до сих пор болят. Он поднимается рукой вверх, вдоль талии и груди. Дыхание срывается от той любви, что захлестывает меня горячей волной.

Том говорит:

– Хочу, чтобы ты кое-что послушала.

– Послушала? – переспрашиваю, не понимая.

– Да. – Том поднимается с кровати, оставляя меня лежать обнаженной перед ним, сам надевает штаны. – Вставай.

Я сажусь, говорю:

– Дай мне одежду.

Том подбирает с пола свою футболку и протягивает мне. Он остается с голым торсом, и я с трудом отрываю взгляд от его красивого тела. Быстро натянув одежду, я следую за ним в гостиную.

– Я так и не поняла, что ты хочешь, – говорю.

Наш номер относительно небольшой, но зато