Человеческий крокет - Кейт Аткинсон

— Какой сейчас год? — бормочу я (где-то я уже слышала этот вопрос).

Он в замешательстве.

— Шестидесятый.

— Двадцать третье апреля шестидесятого года?

— Ну да.

Значит, ничего не закончилось. Или как? Засыпаю, глаза сами закрываются.

— Как я сюда попала? — спрашиваю я младшую медсестру, когда она приносит обед.

— На «скорой».

Приходят Юнис и Кармен.

— Гораздо лучше выглядишь, — отмечает Юнис и утыкается в мою карту, будто понимает, что там написано.

— Как я сюда попала, Юнис? Что со мной случилось?

— На тебя упало дерево.

— На меня упало дерево?!

Эта старая бузина у вас за домом. Она сгнила, твой папа ее рубил. Упала не туда. Очень ветрено было.

— И к тому же в твой день рождения, — соболезнует Кармен, пытаясь затянуться сахарной псевдосигаретой.

— Думали, ты умрешь, — продолжает Юнис, — подарили тебе поцелуй жизни.

— Хорошо, что не смерти, — мудро кивает Кармен.

— Спасатель?

— Нет, Дебби.

— Дебби?

— Дебби.

У постели сидит Одри, мне приветственно сияет чудесная улыбка-полумесяц.

— Мистер Бакстер? — спрашиваю я, и улыбка прячется за тучкой.

Миссис Бакстер не убивала мистера Бакстера, он самоубился, старым армейским револьвером отстрелил себе макушку. Депрессия, постановило следствие, из-за грядущего выхода на пенсию. Одри и миссис Бакстер обнаружили тело в кабинете и, понятно, впечатлениями делятся весьма подавленно.

Мистер Рис в этой альтернативной версии событий остался с нами, и Пес тоже («Однажды возник на пороге», — говорит Чарльз, так что здесь все по-прежнему). А вот младенца не существует. Куда он делся? (Откуда взялся?)

Хилари и Ричард, хвала небесам, живехоньки, как и Малькольм Любет. Увы, в городе его нет — сел в машину и отчалил в будущее. Бросил университет, бросил все и уехал.

— Куда?

— Да кто его знает? — пожимает плечами Юнис. — В полиции говорят, бывает сплошь и рядом. Люди берут и уходят от своей жизни. — Да уж, бывает.

Реальность вроде та же, и однако… не та. Это мой коматозный мозг, значит, шутки со мной шутил, а никакое не время? Да, подтверждает невролог. Хотя, вообще-то, любезно сообщает мне Винни, у меня немало симптомов мухоморного отравления, особенно глюки и мертвецкий сон. «Много странен», как сказала бы миссис Бакстер.

Видимо, реальность, как и время, — штука относительная. Не исключено, что реальностей много — то, что видишь, зависит от того, на чем стоишь. Скажем, смерть мистера Бакстера, — может, есть и другие версии. Вообразите…

Для месячных еще не время. У Одри их не было — дай-ка вспомню, соображает миссис Бакстер, — да уж месяца три. Миссис Бакстер думала, это потому, что Одри такая худенькая и слабая, еще ведь девочка совсем. Так врачи говорили. Позднее взросление. Отсюда нерегулярность.

А потом видишь, как она съежилась в углу спальни, точно бедное малко животно, только бы сбежать от боли побыстрее. И не разберешь, что это ребенок, кровавое месиво трехмесячного выкидыша. Миссис Бакстер их навидалась. Сама не одно дитятко потеряла на таком сроке. Только Одри сохранила, а теперь папочка вон чего с ней учинил.

Поначалу миссис Бакстер не верилось — как он мог так поступить? Но в глубине ее души тихонький голосок почти неслышно прошептал: да, это похоже на папочку.

Миссис Бакстер готова была глотку себе перерезать посреди Глиблендского рынка — пускай все поймут, что она не защитила бедную малка Одри, пускай все увидят, какая она плохая мать. Но если она и плохая мать, из него отец гораздо хуже.

Одри уложили в постельку, как маленькую, с одеялами, грелкой и аспирином, а миссис Бакстер в кухне готовит папочке чай. Грибной суп, его любимый. Очень старательно варит папочке суп, режет лук на маленькие луны, переворачивает его в кипящем желтом масле. Аромат масляного лука наполняет кухню, через открытую дверь выплывает в апрельский сад. Миссис Бакстер стоит у плиты, глядит на сирень за окном — после утреннего ливня лиловые цветы еще влажны и тяжелы.

Когда новорожденные луковые луны желтеют и размягчаются, миссис Бакстер добавляет грибы, молодые нераскрывшиеся культивированные грибочки, вымытые и порезанные на четвертинки. Когда они пропитываются маслом, она кладет крупные плоские грибы, что растут на краю поля, где лошади и леди Дуб, громадные шляпки с жабрами, бурые, землистые. Переворачивает сочные куски, пока не размягчаются, а потом сыплет оливковые грибки — они тоже растут в поле, но встречаются гораздо реже, это папочке от миссис Бакстер угощение, грибной суп по ее особому рецепту.

Она помешивает и думает об Одри в детской постельке, о том, как в эту постельку забирается папочка. Добавляет в кастрюлю воды, много не надо, солит слезами и посыпает перцем. Накрывает крышкой и оставляет томиться.

Когда суп готов, миссис Бакстер прокручивает его в блендере кухонного комбайна «Кенвуд», получается суп-пюре, и она его по частям выливает в красивую чистую кастрюльку. А когда весь суп стал пюре, добавляет хереса («само малко»), полпинты сливок и оставляет на плите, чтоб не остыл. Это до того особый суп, что миссис Бакстер делает к нему хрусткие золотистые кубики крутонов, кидает их в тарелку, посыпает горстью петрушки.

— Мм, — говорит мистер Бакстер, входя в кухню и снимая велосипедные защипы со штанин, — вкусно пахнет.

Миссис Бакстер не привычна к его комплиментам и вспыхивает как маков цвет.

Мистер Бакстер с наслаждением поглощает суп. Ест он один, в столовой, под шестичасовые новости по радио. После супа миссис Бакстер подает ему бараньи отбивные с пюре и мятным горошком, а на десерт золотистый горячий бисквит с сиропом, в озерце желтого заварного крема «Бёрдз».

— А ты почему не ешь? — спрашивает он, и она отвечает, что перекусит попозже, у нее весь день голова раскалывается и вообще она «раздразнителна»; папочка не сочувствует, ему даже неинтересно.

Миссис Бакстер несет бисквит Одри и кормит с ложечки, точно Одри снова малышка. Дает ей чашку горячего молока и две таблетки своего снотворного.

Уже темнеет, и мистер Бакстер уходит наверх в кабинет ставить оценки.

Миссис Бакстер моет все кастрюли и сковородки, чистит их отбеливателем и металлической мочалкой, моет кухню, все протирает горячей водой с «Флэшем». Дает кошке молока в блюдечке, садится за стол и выпивает чайку.

Она уже слышит, как мистер Бакстер стонет и блюет («изригвам») в туалете наверху. Пожалуй, она выпьет еще чайку, а потом сходит глянуть, как у него дела. Дела у него не ахти — он в агонии извивается на полу, лицо страшного цвета, мышцы свело. Он выплевывает неразборчивые слова, и миссис Бакстер встает на колени, чтобы расслышать.