Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис

А уже 5 июля Екатеринославская армия подошла к Очакову. Все было просто отлично.

Между тем на севере разразилась гроза. День 26 июня принес две противоположные вести:

Загоралась новая война. При этом за спиной задиристого короля Густава III вполне определенно маячили мачты английского флота и знамена полков прусской армии. К англо-прусскому альянсу примкнула Голландия, где только что на прусских штыках вновь утвердился штатгальтер Вильгельм, изгнанный в 1787 г. партией «патриотов». Потемкин, приближаясь к Очакову, понимал, что политически он ступает по тонкому льду: один неверный шаг в причерноморских степях – и политическая ферментация на Западе стремительно перерастет в военную кристаллизацию на Балтийском море и у наших западных границ. Он постоянно просил императрицу информировать его о состоянии дел на севере. В дневнике А. В. Храповицкого 17 июля появилась весьма многозначительная запись о словах Екатерины II:

Суворов на своем посту знать этих подробностей не мог, в его ушах еще звучали апрельские строки из письма Потемкина о скором взятии Очакова и быстром движении на Измаил, к устью Дуная. Ему казалось, что раз армия наша уже у стен Очакова, то, значит, пора. Тем более что 10–14 июня патрон требовал от него совершить с косы поиск к устью Березани[699], чтобы заложить батарею ниже очаковских садов, то есть охватить крепость с запада. Но мнение князя об использовании полководца и его войск 15 июля 1788 г. изменилось, и он дал им другое назначение. Об исполнении нового приказа наш герой донес уже 16-го с борта яхты, готовясь покинуть Кинбурн:

Через несколько часов он уже доносил:

Уже 17 июля 1-й Фанагорийский гренадерский, Фишера и составленный из гренадерских рот орловцев и шлиссельбуржцев батальоны «расположились на левом крыле бугских егерских баталионов; при них котлы и шанцевый инструмент. Другой фанагорийский баталион, с его шанцевым инструментом, и все солдатские палатки, за противным норда ветром, еще с Кинбурнской стороны ожидаются»[703]. 20 июля 2-й батальон фанагорийцев с косы прибыл и занял свое место[704]. Из рапорта следовало, что всего в четырех батальонах было налицо 2356 солдат и офицеров[705].

В эти же самые дни начались осадные работы: решено было закладывать параллели, вести от них вперед траншеи, заложить второй пояс параллелей, установить батареи и начать пробный артобстрел. Об этом легко написать, но из-за каменистого сухого грунта гораздо труднее сделать. Кроме того, надо выбрать точно место для батарей, и рекогносцировка под огнем очаковской артиллерии оказывалась подлинно смертельно опасной. Так, переводчик походной канцелярии Потемкина Р. М. Цебриков 25 июля записал в своем дневнике:

На следующий день Потемкин ходил пешком «к батареям, велел пустить в город несколько бомб и сделать несколько выстрелов, и воротился обратно пеший же…»[708] Как мы видим, «скучать» под Очаковым никому не приходилось. Но деятельной натуре Суворова такого «рассеяния», как говорилось в XVIII столетии, было мало, она жаждала большего. И 27 июля это большее случилось.

В два часа дня турецкий отряд совершил вылазку и атаковал посты бугских казаков. Суворов, наблюдавший за тем, как турки теснят их, послал казакам помощь, турки ввели подкрепления, генерал ответил тем же – завязалась кровавая схватка. В самый разгар боя герой наш был ранен пулей в шею и был вынужден покинуть поле схватки, начавшей без него, в неловких руках генерал-поручика Ю. Б. Бибинова, превращаться в резню. Наши отступили, понеся большие потери. Все тот же Цебриков отметил:

Потемкин, потрясенный таким оборотом дела, тут же послал полководцу запрос о происшедшем: