Люди с платформы №5 - Клэр Пули

страха сохранялось в ней до сих пор. Она помнила, как пыталась пробиться сквозь полицейский кордон и вызволить Би; помнила свой гнев и бессилие, когда ее любимую в наручниках заталкивали в полицейскую машину.

Вот и сейчас она отчаянно пыталась пробиться к женщине, которую любила, но расстояние между ними было гораздо больше и преодолеть его оказалось намного труднее, чем полицейский кордон. Это расстояние превращалось в пропасть: темную, меняющую очертания, наполненную невидимыми преградами, где Айона могла передвигаться лишь ощупью.

Би что-то бормотала себе под нос.

— Дорогая, ты о чем? — спросила Айона.

— Если ты сдашься, они победят.

— Верно, Би. — Айона сжала ей руку. — Помнишь слова, которые ты мне говорила, когда после больницы я ушла с работы? Мы потом повторяли их всякий раз, когда участвовали в маршах протеста, подписывали петиции и обращались к членам парламента. «Они хотят, чтобы мы забились в норку, поэтому мы встанем во весь рост».

— «Они хотят, чтобы мы исчезли с глаз долой, но мы будем у всех на виду», — подхватила Би.

— «Им нужно, чтобы мы молчали, а мы будем кричать во весь голос», — продолжила Айона.

— «Они требуют, чтобы мы сдались, но мы должны сражаться», — произнесли обе женщины хором.

Би наклонилась и положила голову на плечо Айоны.

В голове Айоны вдруг появился вопрос. Он все разрастался и разрастался, отталкивая другие мысли, пока не занял главенствующее место. Этот вопрос не давал ей покоя.

Когда она прекратила сражаться?

Айона знала ответ. Когда наконец признала, что ничем не сможет помочь Би и все ее усилия не вернут любимую в прежнее состояние. Тогда же она перестала сражаться и за себя. Она подняла белый флаг, сложила оружие и сдалась.

А вот Би на ее месте никогда бы не сдалась.

Айона втиснулась в свой старинный кремово-розовый «Фиат-500» и врубила первую скорость. Двигатель машины запротестовал, не понимая внезапной агрессивности хозяйки. Домой она ехала на автопилоте, дергая рычаги коробки передач, а в голове звучали слова, произнесенные во время разговора с Би. Эти слова смешивались с другими, которые минувшим вечером ей говорила Эмми.

«Нас должны видеть. Нас должны слышать. Вам необходимо показать им, на что вы способны. Ваша работа не осталась в прошлом. Они хотят, чтобы мы забились в норку. Ты должна подняться во весь рост. Вы напрасно поставили на себе крест. Вы должны сражаться».

Айона ощущала нарастающее воодушевление, знакомое чувство целеустремленности, сдобренное адреналином. Совсем как в давние времена, когда она стояла за кулисами, готовясь выйти на сцену, и слушала гул полного зала. Знакомое ощущение, что сейчас начнется волшебство.

Она отперла входную дверь и распахнула ее столь порывисто, что ручка ударилась об стену прихожей, увеличив уже существующую вмятину. На плитки пола посыпалась штукатурка. Поставив сумку, Айона схватила с вешалки сложенный зонтик.

— ЭММИ! — крикнула она. — ЭММИ, ГДЕ ВЫ?

На площадку второго этажа выбежала встревоженная гостья.

— ЭММИ! — повторила Айона, размахивая зонтиком, как мечом. — ЧЕГО ВЫ ЖДЕТЕ, ДОРОГАЯ? ДОГОВАРИВАЙТЕСЬ О ЗАПИСИ!

ПИРС

Пирсу едва верилось, что он сидит в звуконепроницаемой видеостудии одного из самых трендовых цифровых агентств Сохо. То был мир, неизмеримо далекий от его прежнего банковско-биржевого мира.

Эмми и Айона позвали его присутствовать на записи пилотного выпуска версии «Спроси Айону» на YouTube. А если честно, то Пирс сам напросился. Сегодня у него с утра не было уроков, и он уговаривал обеих до тех пор, пока они не сдались.

Согласно всем стандартным ключевым показателям, за последнее время качество жизни Пирса стало значительно хуже. Однако никогда еще он не был так счастлив. Он поймал себя на том, что в каждом событии старается видеть положительные стороны, и, подобно современной Поллианне[25], считал подарки судьбы.

Всего полгода назад он жил со своей красавицей-женой и двумя детьми в доме, который «Дейли мейл» назвала бы «особняком», а Кандида именовала «адекватным жильем». Дом стоял на большом участке земли, занимавшем многие акры. Сейчас Пирс жил один, в самой обычной квартире с двумя спальнями и видом на парковку супермаркета. Квартира находилась в нескольких минутах ходьбы от железнодорожной станции.

Ковер на полу имел проплешины, занавески неплотно закрывали окна, а в углу его спальни сырело пятно, очертаниями напоминавшее Африку. Но всякий раз, когда Пирс приносил домой новую подушку, набор тарелок или подсвечник, он радовался преображению своего жилища. Это был зримый прогресс.

Он сводил Тео и Минти в «ИКЕА». Дети были в восторге от такого приключения. Они упоенно сверялись с нанесенными на пол указателями (иначе в таком громадном магазине недолго и потеряться) и выбирали мебель для своей комнаты. Предметы интерьера были разными по стилю и далеко не модными, но детей это не волновало. Наоборот, чем проще, тем лучше. Успешную охоту за мебелью они отпраздновали в магазинном ресторане, как три мушкетера-покупателя, угощаясь шведскими фрикадельками и плитками молочного шоколада «Дайм».

Пирс скучал по Кандиде куда меньше, чем ему представлялось ранее. Он понял, что их отношения почти целиком держались на совместных обязательствах, устраиваемых приемах и общих задачах. И так — все годы. По странной иронии, время их наибольшей близости пришлось на период, когда Кандида тайно осуществляла свой разрыв с ним.

Его нынешние отношения с бывшей женой складывались вполне дружески. Ничего удивительного, после того как выяснилось, что у каждого из супругов рыльце было в пушку. Кандида тайком изменяла мужу с богатым соседом, а Пирс втихаря просаживал семейные финансы. Когда у нее намечалось свидание, она просила Пирса забрать Тео и Минти. Потом, как всегда, его упрекали, что еда, которой он кормил детей, перегружена сахаром и консервантами, а после того как отец позволял обоим ходить на головах, их никак не привести в норму. Но он никогда и не считал себя святым.

Пирса зачислили на программу переподготовки, которая начиналась со следующей четверти, а пока ему поручили вести уроки взамен отсутствующих учителей. Он знал, что значительная часть его педагогической работы будет состоять из воспитательных мер вроде того, чтобы оставлять нарушителей порядка в школе после уроков и пытаться вбить азы математики в головы учеников, которые мечтали стать звездами реалити-шоу и знаменитыми геймерами, но не видели никакого смысла в алгебре. И все же порой у Пирса появлялось ощущение, что некоторые его слова и поступки были отнюдь не напрасными. Возможно, ему удастся хоть немного изменить чье-то будущее. Это принесет ему значительно больше удовлетворения, чем прежняя работа, где он ворочал цифрами, делая богатых людей еще богаче и наживая себе