Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

Пока мы приехали, народ уже все разделил и встречал нас радостными криками. Пленных тоже разделили: охранника забирал Непыйвода для дальнейшей творческой работы, Фарида — наш атаман. В середу договорились свидеться и обменяться полученными результатами. Из трофеев мне достались лодка, полный пластинчатый доспех с оружием и седло. Монет не дали, хотя у мурзы полно монет было в поясе и у его вояк тоже что-то звенело. Но оно понятно: пару долей сверху атаманы получили, у казаков пленных доспех похуже был, плюс лодка плюс седло — вот так и посчитали.

И так хорошо. Иван говорил, за полный доспех в Киеве пятнадцать золотых дают, а в Чернигове еще больше выручить можно, за доспех с оружием — до двадцати золотых. Если выгодно продать все, что у меня накопилось, плюс золотые за выкуп — там тоже, по моим прикидкам, чуть больше, чем по двадцать золотых на нос выходит: «Сто тысяч человек по одному рублю, это получается… это получаются… сумасшедшие деньги!» Ну, как про меня сказано.

Казаки кричали здравицы атаманам — оно понятно, все лето без толку протелепались, а тут в межсезонье такой хабар подвалил. У казаков так всегда: награбили так, чтобы всю зиму гулять было на что, — хороший атаман, рули дальше, нет хабара — пошел на хрен, следующего давай. Демократия.

Пришла очередь и мне кубок пить.

— Казаки, поднимаю этот кубок за атаманов наших. Было у меня видение, братцы! Святой Илья в том свидетель! Видел я, как становятся все казаки под руку наших атаманов, как приходят другие атаманы с казаками, чтобы рядом с нами стать. Как выводят они в поход тысячи казаков! И не в простой поход, казаки! На больших ладьях выплываем мы, братцы, в синее море. И на каждой ладье не меньше сотни казаков плывет под белыми парусами. И не один, не два, десятки парусов выплыли из Днепра в синее море и поплыли к басурманским городам. И взяли мы там добычу невиданную, о которой тут и не знает никто. Только не скоро то будет, братцы, совсем седые стояли наши атаманы. И за то я пью, казаки, чтобы все мы дожили до того светлого дня!

— Любо! Любо! — дружно закричали казаки. Но я решил усилить информационный удар:

— А кто мне не верит, с тем я уже готов побиться об заклад на двадцать золотых монет, что через десять зим сбудется мое видение. Подходи по одному!

Казаки были большие любители побиться об заклад по любому поводу, но тут пока никто не решался. Во-первых, сумма заклада была фантастически большой, во-вторых, тут надо было фактически выйти и сказать всему товариществу: не верю я в светлую мечту, вот такое я дерьмо. Среди романтиков с большой дороги таких не было. Но нашелся один правдолюбец, борец за идею:

— Я не верю ему, казаки! Брешет он все!

Он хотел еще добавить, но мне эти непродуктивные сотрясения воздуха надоели:

— Чего ты, Демьян, кричишь, как порося недорезанное? Бьешься об заклад на двадцать золотых — вот моя рука, подходи сюда. А если ты напился и тебе покричать охота, иди водой ополоснись, тебе никто слова не давал, и кубок пока не у тебя. Чего ты стоишь, в меня очи вылупивши? Тебя в десятый раз спрашиваю: бьешься об заклад?

Не тебе, Демьян, со мной в словоблудии состязаться. Меня можно побить, убить, но переговорить человека, познавшего все прелести жизни в обществе потребления и не потерявшего рассудок от назойливой рекламы, заполнившей все информационное пространство, — нет, переговорить такого человека в конце четырнадцатого столетия практически невозможно.

— Да, я бьюсь с тобой об заклад, бо ты брешешь все!

Не давая ему больше открыть рот, я сказал:

— Так давай сюда руку, Демьян, не маши языком, как баба помелом, просто давай руку.

Красный как рак, он сунул мне свою руку.

— Казаки, прошу всех, будьте видаками нашего заклада! Если пройдет десять зим и не выйдем мы на ладьях в море, отдаю я Демьяну двадцать золотых монет или другого добра, чтобы долг покрыть. Если выйдем мы на ладьях в море и вернемся из похода — не знаю, Демьян, возьмет тебя батька в поход или дома оставит, про такого пана, как ты, мне святой Илья ничего не поведал, — то отдашь ты мне, Демьян, двадцать золотых монет. Добре я сказал, казаки?

— Добре! Добре так!

— Еще хочу вас попросить, казаки! Если расскажете о том кому и не поверит вам казак, присылайте его в наше село. С каждым об заклад побьюсь на двадцать золотых. Одним махом сразу и богатым стану — не надо будет в походы ходить.

Так, радостно обсуждая будущий поход на море и добычу, которую они там возьмут, казаки допили вино и пиво и разъехались по своим селам. Мерно покачиваюсь в седле и радуюсь, какую отличную информационную бомбу я подсунул народу и как она поможет делу объединения казацкого пролетариата и его походу в светлое будущее. Вот какое это будет будущее — это хороший вопрос. У каждого светлого будущего должно быть свое название.

Было у нас коммунистическое светлое будущее. И неплохое с виду будущее нарисовалось. Да дорога туда оказалась трудной… Как говорит наш умный народ: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». И овраги, блин, что пропасти. Не доползли мы до красивого будущего. Не по Сеньке шапка оказалась. Полезли, если можно так сказать, со свиным рылом в калашный ряд, ну и дало нам светлое будущее под задницу так, что мордой асфальт пропороли. Пока рожа не поправится у люда, не фиг даже соваться в такое будущее, скромнее надо быть.

Можно двинуть в капиталистическое светлое будущее, тут, как говорится, не промахнешься, вниз скатиться у любого дебила получится. Но, пожив слегка в этом светлом будущем, нахлебавшись его по самые уши, задаешь себе простой вопрос: тратить свою жизнь, даже такую, подаренную без учета твоего мнения, на то, чтобы завести народ на эту помойку? Да уж лучше бесперспективный, махровый феодализм строить, чем эту гадость. Одно хреново: трудно строить здание, если заранее знаешь, что оно развалится.

Назовем мы наше светлое будущее «консервативный социализм». Но никому об этом не скажем. Зато название у светлого будущего теперь есть. Теперь оно не потеряется среди других светлых будущностей, которых бродит по округе немереное количество. Осталось до него дойти. Как говорят люди, обладающие чувством юмора: «Осталось начать и кончить».

— А что, Богдан, со мной тоже на двадцать золотых закладешься?

Неожиданный вопрос вырвал меня из полудремы, где так приятно было рассматривать светлые будущности и давать им имена. В очередной раз подтвердилась банальная истина: все хорошее заканчивается слишком быстро.

— Знамо дело, батьку, лишние двадцать золотых никому не помешают.

— А чего ж ты мне, Богдан, когда про видение свое рассказывал, как все казаки мне под руку бегут, про море-океян и про ладьи, что белым лебедем плывут, словом не обмолвился, не порадовал меня добычей невиданной?

— Не видел тогда, батьку, я того. Да и разговор у нас о другом был, невместно было добычей похваляться.

— А перед казаками, значит, к месту?

— Сам, батьку, знаешь: любят казаки добычу.