Смерть и дева. Эхо незнакомцев - Глэдис Митчелл

— А карманные деньги? Дед снабжает ими юношу?

— О да. Порой я даже гадаю… — она смутилась, потом добавила: — Раз уж начала, так докончу: порой я даже гадаю, откуда у Фрэнсиса столько денег. Сэр Адриан посылает их ему раз в квартал, и Фрэнсис всегда поручает мне получить наличные по чеку, поэтому я знаю, сколько у него денег. Но иногда у меня возникают подозрения, что у него есть какой-то другой источник.

— Вы полагаете, его брат-близнец?

— Нет, вряд ли. Конверт с чеком — единственная почта, которую он получает, и подпись на чеке всегда одна и та же — «Адриан Кокс». Письма внутри нет… по крайней мере, мне кажется, что нет, потому что если бы оно было, Фрэнсис попросил бы меня прочитать его, но в любом случае не узнал бы, о чем в нем сказано, ведь он не слышит.

— Задача у вас не из легких. Не завидую вам.

— Это кусок хлеба, — сказала мисс Хиггс, — и потом, я все-таки привязана к мальчику.

Через несколько дней после того, как миссис Брэдли поселилась в деревушке Ветвоуд, молодой школьный учитель Том Донах просматривал объявления в педагогическом еженедельнике, когда вдруг наткнулся на одно, чрезвычайно его заинтересовавшее.

— Послушайте, Бишоп, — обратился он к еще одному наставнику, присутствующему в учительской, — что вы на это скажете? «Репетитор на каникулы требуется к одному мальчику, слегка отстающему, на время Недели крикета в Миде. Предпочтителен стартовый бэтсмен или слип-филдер[72]. Строго выпускник частной школы и университета. Назвать средние результаты последнего сезона, есть ли награды высшего уровня, взять пижаму и смокинг в случае вызова на собеседование. Обращаться к сэру Адриану Коксу, Мид, Хэмп.».

— Сомнительный способ хоть немного повысить класс деревенской команды, — отозвался Бишоп.

— Пожалуй, я отзовусь на объявление.

— С чего вдруг?

— Не знаю. Но если мне заплатят за неделю игры в крикет, я не против, а дело явно к этому идет.

— Там не указана дата, а семестр заканчивается лишь через неделю.

— Как будто я не знаю! Я еще не закончил с отчетами, а старик еще не подписал мерзкие бумажонки. Отчет по Мастерсу я переделывал трижды. Ну а что можно сказать о безобидном недоумке так, чтобы не оскорбить его родителей?

— Я всегда пишу, что Мастерс «старается», и дело с концом. Он ведь и вправду может стараться. У нас нет никаких доказательств тому, что он этого не делает. Если кто и беспокоит меня, так это Грегори. Он блестящий математик, но в голове у него не задерживается ни единого слова из английской литературы, по крайней мере достаточно надолго, чтобы экзаменаторы могли выудить его оттуда. Боюсь, общие вступительные он провалит.

— Я бы лучше позанимался с обоими парнями по особой программе, если уж берусь учить отстающего. Интересно, какой будет оплата?

— Да ведь вы же еще даже работу не получили!

— Но откликнуться по этому объявлению все-таки попробую. Меня заинтриговал привкус откровенно лживых махинаций, который в нем ощущается. Не терпится познакомиться с этим скользким и чваным баронетом. Пожалуй, отвечу сегодня же вечером, как только вернусь к себе в берлогу. Газета сегодняшняя, может, мне повезет оказаться первым.

Он отозвался на объявление и на следующей неделе получил телеграмму, которая гласила: «Ватерлоо четыре тридцать субботу встречает машина Брокенхерст. Кокс».

Поезд был переполнен, но Донаху удалось занять место в углу, а поездка получилась недолгой. В Брокенхерсте его встречали большой автомобиль и маленький, похожий на хорька шофер.

— Вы мистер Донах, сэр?

— Да.

— У вас есть другой багаж, сэр?

— Нет.

— Хорошо, сэр.

— Далеко нам?

— Миль девять, сэр.

Они проехали через открытую местность Нью-Фореста, через деревню с живописными улочками к приземистому, невысокому мрачному дому.

Первым впечатлением Тома было легкое разочарование. Дом вовсе не создавал ощущения богатства, которого он ожидал. Ничто в нем не указывало на праздность и комфорт, и когда Том вошел в сумрачный холл, слабый свет в который проникал лишь через уродливое витражное окно в дальнем углу, куда солнце в конце дня словно уже отчаялось заглянуть, к малообещающему внешнему виду дома приятных впечатлений не прибавилось.

Дверь открыл слуга, он же провел Тома через холл к витражному окну. Там он поставил чемодан Тома, чтобы открыть окно, и атмосфера внезапно изменилась. Неказистое окно было обращено к огромному зеленому полю, позолоченному предвечерним солнцем. С одной стороны поле окаймляли огромные вязы, с остальных трех — высокая изгородь, выкрашенная в лимонный цвет и прерывающаяся только у большого павильона, примыкающего к дому. Сетки для отработки подач, моторная газонокосилка, большой каток и брезент, разложенный в центре поля, не оставляли никаких сомнений.

— Да, сэр, это наше поле для крикета, — подтвердил догадку Тома слуга. — Нам казалось, что вы будете не прочь увидеть его до того, как осмотрите свою комнату, так как ее окно выходит на другую сторону.

— Мы?.. Значит, и вы в команде?

— О да, сэр. Мы все в команде, сэр. Именно так мы сохраняем за собой наши места здесь и получаем вознаграждения.

— Все, насколько понимаю, любители? — иронически осведомился Том.

— Да, но увлеченные, сэр. Страстно увлеченные, если мне позволено так выразиться. Своим присутствием мы вас не опозорим.

Слуга отвернулся от окна, оставив его открытым, и поднял с пола чемодан гостя. Том с сумкой для крикета последовал за ним влево и вверх по темной лестнице. На верхней площадке лестницы было тоже сумрачно. На дверях спален значились имена. Слуга остановился у двери с табличкой «Невилл Кардус», толкнул дверь и посторонился, пропуская Тома.

Шторы на окне здесь были плотно задернуты, создавая впечатление, что в доме покойник. Слуга пристроил чемодан Тома на широкую деревянную подставку, подошел к окну и открыл его.

— Сейчас солнце мало чем может навредить, сэр.

— А я ничего такого и не говорил.

— У хозяина есть теория, согласно которой глаза игрока в крикет не следует подвергать воздействию яркого света. Поэтому вы сами убедитесь, сэр, что в этом доме царят тени и покой.

Том уже пришел к выводу, что покой в этом доме, вероятно, сведет его с ума, но из вежливости и благоразумия воздержался от подобных замечаний, только кивнул и спросил: