Ирландия - Эдвард Резерфорд

Сам Осгар думал, что все дело прежде всего в великой традиции сложного, но очень поэтического кельтского языка. Честно говоря, он втайне даже сомневался, что англичане вообще способны по-настоящему оценить классическую литературу. Он помнил, как однажды один монах из Глендалоха заметил: «Эти англичане говорят так, как говорил бы сарай с соломенной крышей, если бы умел». К счастью, монастырские летописцы не ленились записывать все старые кельтские традиции. От сводов законов древних племен и друидов до старых сказок и историй, поведанных бардами, – все это монахи острова бережно заносили в летописи вместе с событиями прошлого. Легенды о Кухулине и других кельтских героях и богах можно было теперь найти в монастырских библиотеках вместе с классическими текстами и Священным Писанием. И не только это. Возникла даже новая литературная традиция: проникшись звучностью латинских гимнов, ирландские монахи взяли за основу выразительные стихи древних кельтских поэтов и трансформировали их в письменную ирландскую поэзию, куда более захватывающую, чем даже языческие оригиналы. И, соответственно, легенды частенько слегка изменялись. Осгар думал, что в этих старых историях иной раз бывало такое, чего ни один христианин не захотел бы записывать. Их просто невозможно было оставить в первоначальном виде. Но великая древняя поэзия все равно жила и вдыхала кельтскую душу в новые строки.

Об одном лишь Осгар сожалел: монахи на острове отказались от древних тонзур друидов. Через два столетия после святого Патрика папа настоял на том, чтобы все монахи христианского мира выбривали только самую макушку, на римский манер, и после недолгих возражений Кельтская церковь с этим согласилась. «Но мы все равно остались друидами, пусть и очень глубоко», – любил он говорить, и это была шутка лишь отчасти.

– Значит, завтра уезжаешь? – спросил его старый монах.

– Да.

– В мире сейчас так неспокойно. – Старик вздохнул. – По всему Ленстеру снуют люди Бриана Бору, и что у них на уме, одному Богу известно. Тебе бы остаться здесь еще на какое-то время. Подождать, пока все не утихнет.

Осгар рассказал монаху о сестре Марте, но старик лишь покачал головой:

– Для ученого вроде тебя это может быть очень опасно, да еще из-за какой-то килдэрской монахини.

С этими словами он повернулся и пошел прочь. Но через несколько мгновений вернулся, держа в руке небольшой кусок пергамента.

– Посмотри на это, – сказал он, положив пергамент на стол перед Осгаром.

Это был рисунок, выполненный черными чернилами. Ничего подобного Осгар никогда прежде не видел. Трилистник из трех свободно соединенных завитков отчасти напомнил ему те, что он уже видел на некоторых рисунках. Но если раньше все завитки были изображены в виде завершенных геометрических форм, то здесь закрученные линии словно устремлялись к краям листа, как будто их поймали прямо посреди какого-то бесконечного движения.

– Это я сам срисовал, – с гордостью сообщил монах.

– С чего?

– С одного большого камня возле древних захоронений над Бойном. Люблю там побродить иногда. – Старик с довольным видом посмотрел на свою работу. – Вот такая там резьба. В точности.

Осгар продолжал рассматривать рисунок. Наверняка изображение было очень древним.

– Ты можешь понять, что это значит? – спросил монах.

– Не могу. Мне очень жаль.

– И никто не может. – Монах вздохнул, но тут же оживился. – Но ты согласен, что это ужасно любопытно?

Это действительно было очень любопытно. И вот что странно: после того как Осгар ушел из библиотеки, загадочный рисунок весь вечер не выходил у него из головы, он думал о нем даже больше, чем о прекрасной книге Евангелий. Этот скромный кусок пергамента снова и снова всплывал у него перед глазами, как будто блуждающие завитки содержали в себе некое зашифрованное послание для тех, кто был готов отправиться в путешествие, предназначенное им самой судьбой.

Они покинули монастырь с первыми проблесками зари. Снегопад прекратился еще накануне, и хотя утро выдалось довольно холодным, земля еще не успела промерзнуть и была влажной. Ехали они в небольшой повозке, которую раздобыл Моран. По дороге никто не встречался. Каждый раз, проезжая мимо какого-нибудь крестьянского двора, они расспрашивали о новостях из Манстера, но никто ничего не слышал. Казалось, по крайней мере в этой части острова было пока что спокойно. Ближе к полудню они добрались до переправы через Бойн и, миновав реку, продолжили путь на юг под свинцовыми небесами.

День прошел спокойно. Они внимательно вглядывались во все стороны, ожидая появления налетчиков, но так никого и не заметили. Когда начали сгущаться сумерки, они увидели дымок над каким-то поместьем рядом со старым фортом и, подъехав туда, нашли в доме пастуха с семьей. Обрадовавшись возможности согреться у огня под крышей, путники остались у них на ночь. Пастух рассказал им, что Бриан Бору с огромным войском подошел к Дифлину и разбил лагерь рядом с городом.

– Говорят, он хочет остаться там на все Рождество, – сообщил пастух.

На вопрос, не было ли каких-нибудь происшествий в округе, хозяин дома ответил, что у них все спокойно.

На следующее утро, когда они отправились дальше, небо так и не прояснилось. Впереди простиралась большая равнина. Справа, на западе, начинались необъятные болота. На востоке, в двух днях пути отсюда, находился Дифлин. А на юге, куда лежал их путь, раскинулась огромная пустошь, усеянная маленькими рощицами. Ко второй половине дня, если двигаться с разумной скоростью, они могли бы добраться до самого большого из открытых мест равнины, голого плато Кармун, где жители острова с незапамятных времен собирались на языческий праздник Лугнасад и устраивали скачки на лошадях. А от места древних состязаний до их цели, огромного монастыря в Килдэре, оставалось совсем немного.

День почти закончился, когда они доехали до окраины Кармуна. Опускались сумерки, по небу разлилась странная серая пелена. Огромное плоское пустое пространство казалось зловещим. Даже Моран чувствовал себя неуютно, и Осгар видел, как ювелир с тревогой оглядывается по сторонам. До Килдэра они бы добрались уже в полной темноте. Осгар посмотрел на сестру Марту.

Добродушная монахиня, безусловно, была идеальной спутницей в путешествии. Она помалкивала, пока к ней не обращались, но когда говорила, всегда была бодра и полна здравомыслия. Должно быть, думал Осгар, она отлично умеет ухаживать за больными. Но что она чувствует теперь? Может, все-таки немного волнуется? Сам Осгар уже готов был признать, что ему не по себе. Однако сестра Марта не проявляла никаких признаков беспокойства. И несколько мгновений спустя она улыбнулась Осгару.

– Ты не хотел бы почитать что-нибудь вместе со мной, брат Осгар? – внезапно спросила она.

Он сразу ее понял. Это действительно могло помочь всем справиться с тревогой.

– Что бы ты выбрала? – спросил он. – Может, какой-нибудь из псалмов?

– Думаю, «Щит святого Патрика», – ответила монахиня.