Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Да, в Фармингтоне. Мама хотела, чтобы я пошла в католическую школу для девочек, но я не захотела.

Она украдкой посмотрела на него, желая узнать, не задела ли его.

Но он всего лишь медленно кивнул:

– За границей полно монастырских школ, да?

– Да. И знаешь, Кайс, здесь эти школы совсем другие. Здесь даже в самых лучших так много простушек.

Он опять кивнул.

– Да, – согласился он, – думаю, это так, и знаю, как ты к этому относишься. Меня здесь это тоже поначалу раздражало, Лоис, хотя об этом я бы никогда не сказал никому, кроме тебя; и ты, и я – мы оба хорошо чувствуем такие вещи.

– Ты имеешь в виду людей здесь?

– Да. Конечно, некоторые из них были вполне нормальными, из нашего круга, но были и другие. Например, один парень по имени Реган, – я ненавидел его, а сейчас он мой самый лучший друг. Прекрасный человек, Лоис, я познакомлю тебя с ним позже. Он из тех, с которыми ты, как говорится, пошла бы в разведку.

Лоис думала о том, что Кайс был именно тем человеком, с которым она лично пошла бы в разведку.

– А как ты… а как ты вообще сюда попал? – спросила она, немного смутившись. – Учиться, я имею в виду. Конечно, мама рассказывала мне историю с пульмановским вагоном…

– А, это…

Кажется, воспоминание было для него неприятным.

– Расскажи мне. Я хочу услышать твою версию.

– Да ладно, ничего нового я тебе не расскажу. Был вечер, я ехал весь день и думал, думал о сотне вещей сразу, Лоис, а затем я неожиданно почувствовал, что напротив меня кто-то сидит, почувствовал, что сидит он уже какое-то время, и я подумал, что это просто новый попутчик. И вдруг неожиданно он наклонился ко мне и я услышал слова: «Я хочу, чтобы ты стал священником, вот чего я хочу». Ну, я подпрыгнул и крикнул вслух: «О господи, только не это!» – свалял дурака сразу перед всем вагоном. Видишь ли, передо мной вообще никого не было. Через неделю после этого случая я пришел в Иезуитский колледж в Филадельфии и на коленях прополз последний пролет лестницы, ведшей в кабинет настоятеля.

Снова воцарилось молчание, и Лоис увидела, что взгляд ее брата стал отстраненным, его глаза были направлены вдаль, на залитые солнцем поля. Она была тронута тоном его речи и неожиданной тишиной, которая, казалось, окутала его, когда он кончил говорить.

Только сейчас она заметила, что его глаза были такими же, как у нее, – не считая отсутствия зеленого оттенка, – и что линия его губ была в реальности мягче, чем на фотографии – или его лицо приобрело другие очертания? На макушке у него уже была небольшая лысина. Она подумала, что это, наверное, от того, что он слишком часто носит головной убор. Ей показалось ужасным, что мужчина начинает лысеть и никому нет до этого дела.

– Кайс, а ты был в юности… набожным? – спросила она. – Ну, ты понимаешь. Был ли ты религиозен? Может, это, конечно, слишком личный вопрос…

– Да, – сказал он, а его взгляд все еще был направлен вдаль, – и она почувствовала, что его напряженная отстраненность была такой же частью его личности, как и его внимание. – Да, думаю, что был – когда не был пьян.

Лоис слегка затрепетала.

– Ты пил?

Он кивнул.

– У меня была привычка превращать плохие привычки в норму.

Он улыбнулся и, взглянув на нее своими серыми глазами, сменил тему разговора.

– Дитя мое, расскажи мне о матери. Я знаю, что последнее время тебе с ней было ужасно тяжело. Я знаю, что ты была вынуждена принести многие жертвы и мириться с непримиримым, и хочу, чтобы ты знала, что я думаю, что ты вела себя как надо. Я считаю, Лоис, что ты там вроде как за нас двоих.

У Лоис промелькнула мысль, сколь малым ей пришлось пожертвовать: последнее время она постоянно старалась избегать своей нервной, больной матери.

– Юность нельзя приносить в жертву старости, Кайс, – уверенно заявила она.

– Я знаю, – вздохнул он, – нельзя было всю тяжесть сваливать на твои плечи, дитя мое. Я очень хотел бы быть рядом, чтобы помочь тебе.

Она увидела, как быстро он перевернул с ног на голову ее утверждение, и мгновенно поняла, какое его качество позволило ему это сделать. Он был добрым. Ее мысль сбилась с колеи, и она нарушила молчание не относящейся к разговору фразой.

– Быть добрым тяжело, – резко произнесла она.

– Что?

– Да так, – смущенно сказала она. – Мысли вслух. Я думала… о разговоре с человеком по имени Фредди Кеббл.

– Брат Мори Кеббла?

– Да, – сказала она, удивленная при мысли о том, что он знает Мори Кеббла. Тем не менее в этом не было ничего особенного. – Ну, на той неделе мы с ним говорили о том, что такое быть добрым. Ох, я не знаю… я говорила, что человек по имени Говард… что один мой знакомый очень добрый, а он не согласился со мной, и мы начали спорить о том, что такое «добрый» по отношению к мужчине. Он утверждал, что я имела в виду что-то вроде слезливой мягкости, но я-то знала, что это не так, – и тем не менее я не смогла точно выразиться. Теперь я поняла. Я имела в виду совершенно противоположное. Я думаю, что «добрый» подразумевает и твердость, и силу.

Кайс кивнул.

– Я понимаю, о чем ты. Я знал старых священников, в которых это было.

– А я говорю о молодых! – вызывающе сказала она.

– Ну что ж…

Они подошли к опустевшему бейсбольному полю, и, указав ей на деревянную скамейку, он сам во весь рост растянулся на траве.

– Кайс, а этим молодым людям здесь хорошо?

– А они выглядят недовольными, Лоис?

– Да нет. Но те мальчики, вот те, которые только что прошли… Они уже…

– Дали обет? – рассмеялся он. – Нет, но дадут через месяц.

– Навсегда?

– Да. Только если не сломаются умственно или физически. Конечно, при такой дисциплине, как у нас, многие отсеиваются.

– Но это же мальчишки! Разве они не упускают все шансы за пределами монастыря – как и ты?

Он кивнул:

– Некоторые – да.

– Кайс, но ведь они же не знают, что делают! У них же нет никакого опыта, они просто не знают, что теряют.

– Думаю, что так.

– Но это несправедливо. Жизнь их просто попугала для начала. Они все пришли сюда детьми?

– Нет, некоторые в юности болтались без дела и вели довольно беспутную жизнь – Реган, например.

– Думаю, что это как раз для них, – задумчиво сказала она, – для тех, кто познал жизнь.

– Нет, – серьезно ответил Кайс, – я не уверен, что битье баклуш дает человеку опыт, которым он может поделиться с другими. Некоторые из наиболее свободомыслящих людей, которых я встречал, к себе относились даже слишком сурово. А вставшие на путь истинный распутники отличаются как раз поразительной нетерпимостью. Ты согласна со мной, Лоис?