Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

— Мне необходим коньяк! — сказал я с бешенством.

— Я хотела как лучше, — начала она, но я ее перебил.

— Как лучше? Я попросил вас купить коньяк. И не помню, будто хоть раз упомянул, что нуждаюсь в шарфе.

Я сунул шарф ей обратно и принялся распутывать гирлянду цветных лампочек, которые разбились, когда елка упала.

Она приняла вид оскорбленной святой, который так удается Киврин.

— Я все время беспокоюсь о вас на этих крышах! — выпалила она. — Вы же знаете, они целятся в собор. И река так близко! Я подумала, вам не следует пить. Я… Это преступление так пренебрегать собой, когда они изо всех сил стараются убить нас всех. Получается, будто вы с ними заодно! Я так боюсь, что приду в собор, а вас нет…

— А шарф мне для чего? Держать над головой, когда падают бомбы?

Она повернулась, побежала и растворилась в сером тумане, едва спустилась на две ступеньки. Я кинулся за ней, споткнулся о гирлянду, которую продолжал держать, и покатился вниз по ступенькам.

Мне помог подняться Лэнгби.

— Снимаю вас с дежурства, — сказал он мрачно.

— По какому праву?

— А по такому. Я не хочу, чтобы на крышах рядом со мной толклись ходячие мертвецы.

Я позволил ему отвести меня в крипту, напоить чаем и уложить на раскладушку — очень-очень заботливо. Ничем не выдавая, что он только этого и дожидался. Ничего, полежу до сирен. А тогда поднимусь на крыши, и он уже не посмеет отослать меня вниз, побоится вызвать подозрения. Знаете, что он сказал, прежде чем уйти в асбестовой куртке и резиновых сапогах — самоотверженный член пожарной охраны?

— Я хочу, чтобы вы выспались!

Как будто я смогу заснуть, пока он на крыше! У меня нет желания сгореть заживо!

З0 декабря. Меня разбудили сирены, и старик Бенс-Джонс сказал:

— Ну, наверное, это пошло вам на пользу. Вы ведь проспали круглые сутки!

— Какое сегодня число? — спросил я, натягивая сапоги.

— Двадцать девятое, — ответил он, и я метнулся к двери. — Не спешите так. Они сегодня припозднились. Может, и вовсе не прилетят. Что было бы очень удачно. Ведь сейчас отлив.

Я остановился у двери на лестницу, упершись ладонью в прохладную каменную стену:

— Что с собором?

— Стоит как стоял, — ответил он. — Видели скверный сон?

— Да, — ответил я, вспоминая все скверные сны прошлых недель: мертвая кошка у меня на руках в Сент-Джонс-Вуде; Лэнгби с пакетом и «Уоркером» подмышкой; камень пожарной охраны, озаренный фонарем Христа… И тут я сообразил, что на этот раз никаких снов не видел, а был погружен в забытье, о котором мечтал, которое должно было навести меня на воспоминания.

И тут я вспомнил. Не собор Святого Павла, сожженный дотла коммунистами, а газетный заголовок: «Прямое попадание в «Марбл-Арч». Восемнадцать погибших». Дата оставалась неясной. Четко виделся только год. 1940. А от 1940 года оставалось ровно два дня. Я схватил куртку и шарф, выскочил из крипты и помчался по мраморному полу к дверям.

— Куда это вы, черт побери? — крикнул Лэнгби, невидимый в сумраке.

— Надо спасти Энолу, — ответил я, и мой голос эхом отозвался под темными сводами. — «Марбл-Арч» разбомбят.

— Вы обязаны остаться, — крикнул он мне вслед с того места, где установят камень пожарной охраны. — Идет отлив, ты, грязный…

Остальное я не расслышал, так как уже сбежал по ступенькам и прыгнул в такси, на которое ушли почти все деньги, которые я тщательно берег, чтобы было на что доехать до Сент-Джонс-Вуда. Когда мы выехали на Оксфорд-стрит, зарявкали зенитки, и шофер отказался везти меня дальше. Я вылез из машины в непроглядную тьму и понял, что не успеваю.

Взрыв. Энола распростерта на ступеньках, ведущих в метро. На ногах туфли без носков, на теле ни раны, ни ссадины. Я пробую ее поднять. Под кожей она как студень. И я заверну ее в шарф, который она мне подарила. Я опоздал! Вернулся на сто лет назад для того, чтобы опоздать ее спасти.

Последние кварталы я пробежал бегом, ориентируясь на зенитную батарею в Гайд-парке, и скатился по ступенькам «Марбл-Арч». Женщина в кассе забрала мой последний шиллинг за билет до станции «Собор святого Павла». Я сунул его в карман и бросился к лестнице.

— Бегать запрещено, — сказала женщина невозмутимо. — Налево, пожалуйста.

Правый вход был перегорожен деревянным барьером, металлические двери закрыты и замкнуты цепью. Доску с названием станции перечеркивал косой крест липкого пластыря, а к барьеру был прибит указатель с надписью: «Ко всем поездам». Стрелка под ней указывала налево.

Энола не сидела на замершем эскалаторе, не примостилась она и у стены прохода. Я дошел до ближайшей лестницы и остановился. Какая-то семья устроилась на ней выпить чаю. Там, куда я собирался ступить, на скатерти, вышитой по краю цветами, красовались хлеб с маслом, баночка джема, закрытая вощеной бумагой, и чайник на газовой горелке вроде той, которую мы с Лэнгби выудили из мусора. Я уставился на эти аксессуары мирного чаепития, расставленные каскадом по ступенькам.

— Я… «Марбл-Арч», — сказал я. (Еще двадцать человек были убиты обрушившимися керамическими плитками.) — Вам не следует здесь оставаться.

— А мы имеем право! — воинственно ответил мужчина. — Ты-то кто такой, чтобы нас отсюда гнать?

Женщина, достававшая блюдца из картонки, посмотрела на меня с испугом. Чайник свистнул.

— Это тебе нечего тут торчать! — добавил мужчина. — Проходи!

Он посторонился, и я виновато протиснулся мимо вышитой скатерти.

— Извините, — сказал я. — Мне надо найти… На платформе.

— Ты ее в жисть не отыщешь, приятель, — сказал мужчина, тыча пальцем вниз.

Я все-таки чуть было не наступил на скатерть, спустился с последней ступеньки, завернул за угол и оказался в аду.

Впрочем, нет, не в аду. Продавщицы, заложив за спину сложенные пальто, прислонялись к стенам — веселые, угрюмые, сердитые, но ничуть не похожие на проклятые души. Двое мальчишек подбрасывали шиллинг, и он скатился на рельсы. Они перегнулись через край, обсуждая, спрыгнуть за ним или нет, й полицейский крикнул, чтобы они отошли от края. Мимо прогрохотал поезд, набитый пассажирами. На руку полицейского опустился комар, и он хотел его прихлопнуть, но промахнулся. Мальчишки захохотали. А позади них и впереди во всех направлениях под выложенными смертоносной плиткой потолками туннелей, у входов и на лестницах теснились люди, жертвы надвигающейся катастрофы. Сотни и сотни людей.

Я, спотыкаясь, вернулся на лестницу и опрокинул чашку. Чай залил скатерть.

— Я же говорил, приятель! — весело сказал мужчина. — Настоящий ад, верно? А ниже еще похлеще.

— Ад, — сказал Я. — Да.

Мне ее не найти. Я посмотрел на женщину, вытиравшую скатерть полотенцем, и вдруг понял, что и ее спасти не могу. Как Энолу, как кошку, как любого и каждого из них, затерянных среди бесконечных лестниц и туннелей времени. Они же были уже сто лет как мертвы и спасению не поддавались. Видимо, исторический факультет отправил меня сюда, чтобы я уловил эту истину. Очень хорошо! Я уловил. Можно мне теперь вернуться домой?