Влюбленный герцог - Гэлен Фоули

— Это ложь! — рявкнул он с таким негодованием, что она отшатнулась. — Я тысячу раз говорил, что люблю вас!

— Да. И это придает вашему решению изрядную странность. — Она пристально посмотрела на него, потом взмахнула рукой и направилась через всю комнату к двери. — До свидания, Хоуксклиф. Я возвращаюсь в Лондон.

Когда она проходила мимо, он схватил ее за руку.

— Нет! — вскричал он.

Она взглянула на его пальцы, вцепившиеся в ее локоть, а потом смерила его негодующим взглядом.

— Не… не прикасайтесь ко мне!

— Вы не уедете.

— Вы мне не хозяин и не господин. — Она резко вырвала руку. — Я заеду в Найт-Хаус за своими вещами, когда вас не будет дома. В конце концов, я их заработала.

— Куда вы пойдете? Что вы будете делать? — сердито спросил он, возвышаясь над ней, словно пытался ее припугнуть. — Вам ни к чему возвращаться без меня.

Она вызывающе смотрела на него, глаза ее метали синие искры.

— Меня примет Харриет. Я найду себе нового покровителя…

— Только через мой труп!

Она улыбнулась с ледяным спокойствием.

— Неужели вам не все равно, если я окажусь в объятиях другого? Прощайте, Роберт!

— Вы не вернетесь к Харриет, — пробурчал он сквозь стиснутые зубы. — Оставьте меня, если вы намерены это сделать, но я запрещаю вам возвращаться к жизни… к жизни шлюхи. Я дам вам столько денег, сколько понадобится…

— Мне не нужны ваши деньги! — выкрикнула она, отталкивая его, когда он шагнул к ней. — Как вы смеете? Или вы не в состоянии ничего понять?

Она резко повернулась к двери, но он снова схватил ее за руку. Она застонала в бессильной ярости, а он взял ее за плечи, бормоча какие-то бессмысленные слова, приходя в отчаяние оттого, что не может ее успокоить.

— Выслушайте меня! — крикнул он наконец, тряхнув ее за плечи.

— Пустите!

— Вы мне нужны, — умолял он низким, дрожащим голосом. — Не уходите. Вы единственный человек, который меня понимает. Вы мой самый лучший друг, Бел…

— Тогда как же вы можете так обращаться со мной? — прошептала она со слезами на глазах. Внезапно она перестала сопротивляться и прижала руку к губам, чтобы заглушить плач.

— Ах ты Господи! — прошептал он, не веря, что она ускользает от него. Охваченный смертельным ужасом, он все же заставил себя разжать руки, отпустить ее нежные плечи, хотя земля уходила у него из-под ног. Он терял ее и, судя по всему, не мог это исправить. Когда он хотел коснуться ее волос, она отшатнулась.

— Ну же, Бел. Перестаньте.

— Позвольте мне уехать. Я понимаю, вы не можете жениться на мне. Я и не прошу вас об этом. Но вы не должны требовать от меня, чтобы я еще больше себя обесчестила. Пожалуйста, если вы меня любите, Роберт, позвольте мне уехать. Да, я всего лишь куртизанка, но у меня есть свои принципы. И я должна придерживаться их, иначе я потеряю себя. Благодаря вам, вашей любви я наконец-то обрела себя. Уж лучше потеряю то, что у нас есть, чем превращу это в нечто постыдное. Я не могу снова стать той, которой стыдятся. Простите меня.

— Мне казалось, что вы меня любите.

— Если вы намерены жениться на ней, сделайте это с присущим вам благородством. Постарайтесь любить ее, Роберт.

— Я люблю вас, — проворчал он.

Он хотел прикоснуться к ней, но она вырвалась и выбежала из кабинета, подавляя рыдание.

— Белинда!

Хоук вышел вслед за ней и увидел, что она бежит по коридору.

— Белинда!

Она, не оглядываясь, торопливо взбегала по лестнице. Шорох шелковых юбок не мог заглушить ее рыданий.

Он устремился за ней, но ее слова застряли в его сердце, как крючок, и рвали его, пока не пошла кровь. Он остановился, ничего не видя от смятения, чувства утраты и неверия в эту утрату. Он еще раз позвал ее по имени, но она не отозвалась, и он так стукнул кулаком в дверь кабинета, что она раскололась с громким треском. Он прислонился к дверному косяку и провел руками по волосам, крепко зажмурив глаза.

Ему хотелось побежать за ней, упросить ее остаться, он готов был даже запереть ее в комнате, пока она не покорится. Но если быть его любовницей для нее унизительно — что ж, тогда ему ничего не остается, как ее отпустить.

Харриет встретила ее с распростертыми объятиями. Их воссоединение было обильно полито слезами, после того как Бел, всхлипывая, рассказала свою историю «трем грациям», каждая из которых из кожи лезла вон, желая ее утешить.

Итак, Прекрасная Гамильтон снова вступила в игру. В доме Харриет дела процветали. Бел разрешила ухаживать за собой мужчинам двух типов — тем, кто был слишком стар для нее, и тем, кто был слишком молод, чтобы относиться к ним серьезно. На пятый день своего пребывания в Лондоне она отправилась в Королевский театр в Хеймаркете, и Хоук оказался там.

Она сидела, окруженная своими «придворными», в ложе, которую он оплатил. Вокруг толпились, как обычно, изголодавшиеся по постельным радостям мужчины, и она, смеясь, журила их со своим обычным остроумием, которое она в последнее время отточила до совершенства. Вдруг какое-то странное ощущение охватило ее. Казалось, что время замедлило свой бег, а все звуки слились в один неясный звук. Обмахиваясь веером, она оглядела огромный сводчатый зал оперы и увидела его.

Он сидел, опираясь локтем о ручку кресла; пальцы его были прижаты к губам. Кажется, спектакль ни в малейшей степени его не интересовал. Тоскующий взгляд Хоука был устремлен на нее.

Она шумно вздохнула. Сердце у нее забилось, веер задрожал в руке. Она с трудом оторвала от него взгляд, пытаясь сделать вид, что внимательно слушает своих обожателей, но на самом деле не слышала ни одного слова.

Бел не могла усидеть на месте, как ни старалась. Она неожиданно встала и с извинениями стала выбираться из ложи. Мужчины предлагали проводить ее, а она, попросив их оставаться на своих местах, быстро пошла по коридору.

Бел проплакала всю ночь, но, когда настало утро, она уже знала, что будет делать.

Собрав самые лучшие из своих вечерних туалетов, Бел отвезла их в закладную лавку, где они принесли ей состояние почти в полторы тысячи фунтов.

Потом она велела кучеру ехать в «Таттерсолз». Там она поставила его в известность, что он уволен, и заплатила ему жалованье. После этого продала свою элегантную маленькую коляску и четырех чистокровных лошадей за огромную сумму — две тысячи гиней. Но расстаться с ожерельем из бриллиантов, подаренным Робертом в ночь после бала куртизанок, она так и не решилась.

Наняв извозчика до банка, она внесла на свой счет деньги, полученные в закладной лавке и вырученные от продажи экипажа. Поставив подпись под документом, она ошеломленно уставилась на колонку цифр.