Волчья тропа - Бет Льюис

Я не раз думала о том, чтобы прорубить на реке лед да и ухнуть в воду. Или о том, чтобы просто уйти по снегу – без шапки, без куртки и без надежды. Еще можно нажать на курок – и тогда все закончится. Воспоминания срывали двери в моем мозгу с петель. Каждую ночь, когда я закрывала глаза, я видела малыша Джоша – он улыбался и протягивал рисунок, на котором я была частью семьи. Я видела Мисси – бедную женщину, которую привела прямо в лапы Крегару; она показала мне, что такое доброта. Я видела Крегара и охотника, маму и папу, Лайон и Пенелопу, и все они смотрели на меня с презрением.

Лишь один краткий миг дал мне надежду, что жизнь все-таки продолжается. Я счищала свежий снег с крыши – его навалило столько, что дерево не выдержало бы, а желания все чинить по новой у меня не было. Я сбросила с крыши здоровенный ком – а потом увидела: за рекой, среди деревьев в дальнем конце луга, между сугробами проскользнул волк. Я не разглядела, был ли то мой Волк, но ведь не исключено, и от этой мысли мне полегчало.

Через восемь месяцев снег начал таять, и я почувствовала, как камень, лежащий на сердце, дал трещину. Ведь весна – начало новой жизни, и, может быть, я тоже смогу начать все сначала. С чистого листа.

Однажды, когда снег почти стаял, а я закончила чинить хижину и как раз рубила дрова, на реку Тин вернулась Пенелопа.

Я ВЫРОНИЛА топор и уставилась на нее.

– Привет, – сказал Пенелопа.

– Привет, – ответила я.

У нее под глазами залегли темные круги, и она похудела с тех пор, как я последний раз ее видела. Возле дома Томпсонов. За час до того, как Крегар убил мальчика. В другой жизни.

Я подбросила в печку дров и поставила чайник. Мы немного посидели в тишине, и мне было не по себе, оттого что она здесь, рядом. Я не знала, что ей сказать.

– Чем ты здесь всю зиму занималась? – спросила она, рассматривая пустые пакеты из-под лосося, бумагу и карандаш на столе.

Я пожала плечами.

– Да так, то одним, то другим.

Я не узнала свой голос, слабый и хриплый. А потом до меня дошло – я месяцами ни с кем не разговаривала.

Пенелопа взяла лист бумаги и посмотрела на корявые буквы.

– Тренировалась?

– Иногда. Как думаешь, все правильно?

Она отложила бумагу, достала из сумки что-то, завернутое в ткань, и протянула мне. По весу я сразу догадалась, что это. Развернула его, и губы растянулись в улыбке.

– Мой нож?

В последний раз я видела его, когда он воткнулся в плечо Крегару.

Крегар, кровь и вина все эти месяцы кружились в моей голове. Менялся лишь ведущий в танце.

– Мне его отдала Лайон, – сказала Пенелопа. – Но он не мой.

Я чувствовала, словно ко мне вернулся старый друг, когда держала клинок, отмытый от всех ужасов, что я сотворила. Я поблагодарила Пенелопу.

– Как ты? – спросила я.

– А ты как думаешь? – раздраженно спросила она.

– Если ты пришла сюда драться, то начинай. Мне еще дров нарубить надо.

Пенелопа немного помолчала, вроде как пыталась собраться с мыслями и успокоиться. Потом полезла в карман и протянула мне кусок газеты.

Неразборчивые черные буквы и фотография. Крегар. Он не висел на дереве, а сидел возле каменной стены, и его руки были связаны за спиной. На груди чернели пятна.

– Его расстреляли, – сказала Пенелопа. – Лайон собрала расстрельную команду, но ружье было только у нее.

У меня затряслись руки.

– Когда?

– Через неделю после того… ну, ты понимаешь.

До того как пришла зима. Все эти месяцы он был мертв. Его тело стыло в земле. Я не знала, что чувствовать. Я сама обрекла его на такую судьбу, когда выстрелила сигнальной ракетой и метнула нож. Но я все равно чувствовала, что снова потеряла моего Охотника. Мой настоящий отец, моя родная кровь, лежал в земле рядом с хижиной, понемногу превращаясь в прах, вместе с моей мамой. Однако я их совсем не знала. А этот человек – он спас меня, когда мне было семь, воспитал, научил меня охотиться и ставить капканы, разжигать костер и коптить мясо. Он бинтовал мои порезы, когда соскальзывал нож, и сидел у моей кровати, когда я болела. Этот человек теперь был мертв, но и демон у него внутри тоже. Шестизарядный револьвер Лайон подарил ему смерть, и мир стал немного чище.

– Мне жаль, – сказала я Пенелопе, и это была правда.

– Лайон мне еще кое-что поведала, когда я к ней пришла после того, как все улеглось.

У меня внутри все похолодело.

– Крегар ей рассказал, что случилось с ее сыном.

Внутренности превратились в лед.

– Что она сказала?

Но я знала ответ, конечно, знала. Последняя дверь в моей голове слетела с петель, и никаких секретов больше не осталось.

Пенелопа смотрела на меня и ждала.

– Он сказал, что я его убила.

Пенелопа рассматривала свои ботинки.

– Она придет за мной, как только растает снег?

– Да.

Пусть приходит. Пусть отвезет меня в Такет и расстреляет. Мне все равно. Я переживала лишь о том, что подумает обо мне Пенелопа.

– Ты убила ее сына? – спросил она, и, судя по голосу, она давно хотела задать этот вопрос.

В глазах запекло.

– Да.

– Боже, Элка…

Ее глаза были полны ужаса, и я, не выдержав, разрыдалась.

– Я понятия не имела… В моем мозгу были двери… я заперла воспоминания… то, что Крегар делал с женщинами… и что он ел их… Я ведь тоже их ела, и черт… с удовольствием. Меня выворачивает, когда об этом думаю. Я не знала. Не знала, пока не ушла от него. Я тогда все по-другому видела.

Выдавить из себя эти слова было все равно что занозу из медвежьей лапы вытащить – трудно, чертовски больно, и кровь так и хлыщет.

– Мы охотились, и он показал мне молодого оленя. – Пенелопа закрыла глаза, но я уже не могла остановиться – должна была выдавить из себя этот яд. – Шерсть у него была песчаного цвета, светлее, чем обычно у оленей. Он впервые позволил мне выстрелить. Я дико волновалась – еще бы, такое доверие! Олень не двигался с места – на бабочку засмотрелся или еще что. А потом я нажала курок. Крегар мной гордился.

– Это был не олень? – прошептала Пенелопа.

– Для меня олень. Тогда. Да, мне нет прощения, и я приму любое наказание, но клянусь всеми святыми, тогда я не знала, что делаю. Крегар не убивал детей. Никогда не убивал. До Халвестона. Он убил сына доктора. А я выстрелила в сына Лайон. Я! Проклятый Крегар шел за мной через всю страну, чтобы об этом напомнить. Мне теперь придется жить с этим до конца жизни. Придется жить с тем, что я не смогла спасти Джоша. Черт, Пенелопа, я опоздала, я бежала слишком медленно, слишком… Не знаю… я не смогла его спасти.