Запретная земля - Кейт Форсит

Послание, хотя и маленькое по размерам, поскольку его нес голубь, было написано очень мелкими буквами и содержало немало интересных новостей. Фэйрги снова поднялись, вернувшись на свои зимовья после того, как провели лето в южных морях. Но новая прибрежная стража, организованная Мак-Рурахом, оказалась неоценимой в отслеживании их передвижений, и, кроме того, были приняты определенные защитные меры, которые также принесли свои плоды. Из Рураха пришла новость и о том, что Гвинет Ник-Шан снова носит дитя. Финн была и удивлена, и обрадована этой новостью, прошептав Джею:

— Ох, должно быть, этим летом папе наконец удалось какое-то время побыть дома!

— Изабо также пишет, что Ник-Танах наконец-то родила очень крепкого мальчика, что не может не радовать, — сказала Изолт. Она читала письмо, поскольку единственная из всех была в состоянии разобрать убористый почерк своей сестры. — Его назвали Фимбар, потому что он такой светловолосый, и еще Лахланом, в честь тебя, леаннан.

— Ох, до чего же мило с их стороны, — сказал Лахлан с улыбкой. — Фимбар Лахлан Мак-Танах — чудесное имя.

— Она пишет, что Мегэн очень довольна успехами студентов в Теургии, хотя, разумеется, и не желает этого признавать, называя их пустоголовыми тугодумами.

Лахлан усмехнулся и гримасой прокомментировал эту новость, а Изолт продолжала:

— Очевидно, она взяла себе нового ученика, ведь Изабо уже полноправная ведьма. Это мальчик с хранителем-шедоухаундом. Только вообразите! Все собаки в городе собираются на его свист.

— Да уж, должно быть, на это стоит посмотреть! — усмехнулся Лахлан. — А ребятишки, леаннан? Она не написала о них?

— Изабо пишет, что мальчики стали хитрыми, как стая эльфийских кошек. Смотри, Эльфрида, она вложила для тебя письмо от Нила. Она уверяет, что с его уроками все в порядке.

Нил был сыном Эльфриды и Айена, всего на три месяца младше Доннкана. Все это время, пока его родители были на войне, он оставался в Лукерсирее, поскольку они с Доннканом были лучшими друзьями. Эльфрида взяла покрытое детскими каракулями послание со слезами на глазах, с гордостью развернув его и радуясь, как аккуратно пишет сын.

— Леаннан, Изабо сообщает, что Ольвинна уже совсем хорошо разговаривает, а вот Оуэн произносит едва ли несколько слов, предоставляя сестре просить все вместо него. Придется что-то с этим делать, когда мы вернемся домой! Ой, зато она пишет, что Оуэн впервые взлетел! Ох, Лахлан, ему же всего девятнадцать месяцев! Разве Доннкан начал летать так рано?

— Я уже не помню, леаннан. По-моему, нет, — с гордостью ответил Лахлан. Они с Изолт улыбнулись друг другу, чувствуя комок в горле при мысли о том, что они пропустили первый полет своего малыша.

— А что еще пишет Изабо? — жадно спросил Дайд. — Она действительно решила остаться в Башне Двух Лун?

Изолт кивнула.

— Да. Я говорила тебе, что она прошла Третье Испытание Силы в Купалу, в ту ночь, когда мы все тайно встречались в Риссмадилле? В общем, она пишет, что уже прошла Первое Испытание Стихий и получила кольцо огня. Она носит то рубиновое кольцо, которое нашла в Проклятых Башнях. Оно принадлежало нашему предку Фудхэгену Рыжему.

— Ох, должно быть, ваша сестра — очень могущественная ведьма, — заметила Нелльвин. — Ей всего двадцать два, а она уже вошла в Шабаш как его полноправный член, да еще и получила свое первое кольцо стихии всего за несколько месяцев!

— Да, Хранительница Ключа полагает, что она может быть самой сильной молодой ведьмой из всех, которых Шабаш смог найти после Сожжения, — сказал Гвилим. — Я бы сказал, что шансы стать колдуньей у нее очень велики.

Дайд сидел, уставившись в свой кубок, но теперь поднес его к губам и опрокинул, проглотив темное вино.

— Что ж, Хранительница Ключа будет счастлива, — сказал он, скривившись, и налил себе еще бокал, забрызгав вином белую скатерть. — Давайте выпьем за Изабо Рыжую и ее рубиновое кольцо! — воскликнул он, вскочив на ноги и высоко подняв кубок.

— За Изабо! — эхом отозвался весь стол, глотая вино.

— И за моего тезку, Фимбара Лахлана Мак-Танаха, наследника Блессема, — добавил Лахлан, и все с энтузиазмом выпили за новорожденного.

— За тех, кого мы оставили, — со слезами в голосе сказала Эльфрида, сжимая письмо своего маленького сына. Тост был с жаром подхвачен, и многие завздыхали и погрустнели.

— За чрево моей мамы! — воскликнула Финн.

— Да, за будущую мать! — поддержал ее Лахлан и сделал большой глоток.

— За мир, — мрачно сказал Дайд, и смех утих. Все сидевшие за длинным столом кивнули и повторили «За мир», осушив свои кубки до дна.

— Что ж, вот и все новости, — сказала Изолт, убирая листочки.

— Как насчет музыки, Дайд? — спросил Лахлан.

Молодой циркач оторвался от своего кубка.

— Да, почему бы и нет?

Коннор побежал за его гитарой, и все, наполнив свои кубки, откинулись назад, приготовившись наслаждаться пением. На этот раз Дайд не стал петь одну из своих развеселых песенок или шутливых баллад, призванных развеселить слушателей. Он начал мягко перебирать струны гитары, и огонь свечей мерцал на его смуглом лице с прямым носом, чувственно изогнутыми губами и темными глазами, в которых сейчас плескалась тоска.

Потом он запел очень старую и очень грустную мелодию. В его печальном голосе звенело такое искреннее чувство, что многие еле сдерживали слезы, вспоминая далеких возлюбленных. Лахлан взял Изолт за руку, а Эльфрида положила голову на плечо Айена. Глаза у нее блестели от слез.

Давно мы расстались с тобою, любовь моя,

Но теперь снова повстречались, любимая, ляг же со мной.

Со мной, со мной, любимая, ляг же со мной.

Все, что я пережил, любимая,

Вмиг исчезло в твоих объятиях, любимая, ляг же со мной.

Со мной, со мной, любимая, ляг же со мной.

Долго ты была далеко, любимая, ляг же со мной.

Скажи, что ты всегда будешь моей,

Скажи, что никогда не предашь меня,

И я всегда буду любить одну тебя, любимая, ляг же со мной.

Со мной, со мной, любимая, ляг же со мной,

Долго ты была далеко, любимая, ляг же со мной,

Если бы мы никогда не расставались, любимая,

Счастью моему не было бы предела, любимая, ляг же со мной.

Со мной, со мной, любимая, ляг же со мной,

Долго ты была далеко, любимая, ляг же со мной.

Его голос умолк, и последние аккорды музыки отзвучали.

Потом долгую тишину разорвали бурные аплодисменты. Дайд без улыбки поклонился и вернулся на свое место.

— Ох, Дайд, какой же ты все-таки актер! — воскликнула Финн. — Ты так печально пел, что можно подумать, тебя действительно терзают муки неразделенной любви. — Она закатила глаза, прижав руку к сердцу.