Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда

На следующее утро тревогу не объявляли. Оланна разводила кукурузную муку для Малышкиной каши, когда внезапно раздался гул бомбардировщиков — и она похолодела. Пришла чья-то смерть. Возможно, сегодня все они умрут. Смерть казалась единственной реальностью, пока Оланна сидела в убежище, сжавшись в комок, растирала землю в пальцах и ждала, когда бункер взлетит на воздух. Взрывы звучали все ближе и громче, земля дрожала. Оланна ничего не чувствовала, словно душа отделилась от тела. Прогремел еще взрыв, снова содрогнулась земля, захихикал кто-то из голых малышей, поймав сверчка. Взрывы смолкли, народ вокруг зашевелился. Если бы она умерла, а вместе с ней Оденигбо, Малышка, Угву, в бункере все так же пахло бы свежей землей, как на вспаханном поле, и так же всходило бы солнце, и прыгали бы сверчки. Война продолжалась бы, но уже без них. Мысль о собственном ничтожестве заставила позабыть о страхе, привела Оланну в бешенство. Ну уж нет, она не жалкая песчинка. Пока Биафра не победила, нельзя существовать в ожидании смерти, нельзя позволять вандалам диктовать условия твоей жизни.

Оланна первой выбралась из бункера. Рядом с мертвым ребенком каталась по земле женщина. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — рыдала она. Несколько женщин поставили ее на ноги. «Тише, хватит плакать, — говорили они. — Подумай о других своих детях!»

Оланна пошла на задний двор, достала ведерко с золой и начала просеивать. Разводя огонь, она закашлялась — от дыма щипало в носу.

Угву наблюдал за ней.

— Давайте я сам, мэм.

— Не надо. — Оланна высыпала золу в таз с холодной водой и размешала с такой силой, что облила ноги. Поставила таз на огонь. Угву молча ушел в дом — наверняка почувствовал ярость, что кипела в ней. Женщина на улице уже охрипла от плача. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — повторяла она. Оланна добавила в остывшую смесь пальмового масла и мешала, мешала, покуда руки не онемели от усталости. Все доставляло ей удовольствие: и струйки пота под мышками, и сила в каждом ударе сердца, и пахучее пенящееся месиво, которое у нее получилось. Она сделала мыло.

На другое утро по дороге в школу Оланна не стала перебегать площадь. Осторожность — признак слабости и безверия. Она шла твердой поступью, то и дело вскидывая голову и выискивая в ясном небе бомбардировщики, — покажись они только, она зашвыряет их камнями, осыплет проклятиями. На уроки пришло не больше четверти класса. Ребята сидели на струганых досках, и неяркое утреннее солнце светило в комнату, лишенную крыши. Оланна, развернув полотняный флаг Биафры, который взяла у Оденигбо, объяснила смысл символов. Красный цвет — это кровь наших братьев и сестер, убитых на Севере, черный — скорбь по ним, зеленый — грядущее процветание Биафры и, наконец, половина желтого солнца — славное будущее. Она научила ребят салютовать, как Его Превосходительство, и велела срисовать портреты двух вождей — ее собственные наброски. Его Превосходительство вышел у нее крепким, мускулистым и был обведен толстым контуром, а замухрышка IГовон был нарисован тонкими линиями.

Нкирука, ее лучшая ученица, оттенила лица и несколькими штрихами снабдила Говона злобным оскалом, а Его Превосходительству подарила широкую улыбку.

— Я хочу убить всех вандалов, мисс, — сказала Нкирука, подходя к Оланне, чтобы отдать рисунок. На губах ее играла улыбка отличницы, осознающей свою правоту.

Дома, когда Оденигбо вернулся, Оланна рассказала ему, как легко слетело с уст ребенка слово «убить» и как ее обожгло чувство вины. Они сидели в спальне, тихо бормотало радио, за стеной звонко смеялась Малышка.

— Никого она не собирается убивать, нкем. Просто ты привила ей любовь к родине. — Оденигбо избавился от туфель.

— Не знаю, не знаю…

Однако слова Оденигбо и гордость на его лице воодушевили Оланну. Ему понравилось, что в этот раз она горячо говорила о правом деле, как полноправная его участница.

— Красный Крест сегодня вспомнил о нашем директорате. — Оденигбо кивнул на коробку, что принес с работы.

Оланна открыла коробку и выложила на кровать пузатые банки сгущенки, высокую узкую жестянку молочного коктейля и пачку соли. Настоящее сокровище. Звучный голос сообщил по радио, что доблестные защитники Биафры теснят врага под Абакалики.

— Давай устроим праздник! — воскликнула Оланна.

— Праздник?

— Пусть скромный, но все же праздничный ужин. Ну, знаешь, как когда-то в Нсукке.

— Войне скоро конец, нкем, и мы вволю напразднуемся в свободной Биафре.

— Верно, но и война нам не помешает устроить праздник.

— Нам и для себя едва хватает.

— Для себя у нас более чем достаточно.

Слова ее вдруг обрели иной смысл, она отступила и одним движением сдернула через голову платье. Расстегнула ему брюки. Даже зная, что за стенкой Угву с Малышкой, она не могла сдержать стоны. Волна за волной накатывало первобытное удовольствие. Наконец оба в изнеможении откинулись на спину, задыхаясь и смеясь.

26

Угву терпеть не мог продукты из центра помощи. Рис мучнистый, совсем не то что длинные узкие зернышки в Нсукке, кукурузная мука слипалась в горячей воде комьями, а сухое молоко оседало на дне чашек. Угву скривился, отмеряя сухой желток. Неужели эта гадость получается из нормального куриного яйца? Всыпал порошок в тесто, размешал. Во дворе грелся на огне котел, до середины наполненный белым песком; чуть погодя, когда раскалится, нужно будет поставить в песок тесто. Этому способу печь пироги Оланну научила миссис Муокелу. Угву сперва решил, что ничего путного не выйдет, миссис Муокелу чего только не сочинит, надоумила, к примеру, Оланну варить самодельное мыло — темно-бурую мешанину, по виду как детский понос. К удивлению Угву, первый опыт Оланне удался на славу. Оланна, правда, смеялась. Сказала, что эта смесь муки, пальмового масла и сухого желтка недостойна гордого имени пирога, зато хотя бы мука не пропала.

Угву злился на Красный Крест: чем присылать одну муку, спросили бы лучше у биафрийцев, какие им нужны продукты. Когда открылся новый центр помощи — куда Оланна пошла с четками на шее, узнав от миссис Муокелу, что в «Каритас» благоволят к католикам, — Угву надеялся, что продукты будут поприличней. Но Оланна принесла все то же самое, а вяленая рыба оказалась еще солоней. А Оланна все равно радовалась и весело мурлыкала песенку.

Если Оланна возвращалась ни с чем, то не пела. Устроившись на веранде, она смотрела вверх, на тростниковую крышу, и вздыхала:

— Помнишь, Угву, как мы выливали мясной суп уже на второй день?

Угву жаждал сам пойти в центр помощи, уверенный, что Оланна, с ее манерами настоящей леди, дожидалась своей очереди, пока все не разберут. Да только не мог он пойти — Оланна больше не выпускала его из дому до заката. Носились слухи, что молодых парней силком забирают в армию. Соседского мальчишку и вправду средь бела дня увели, забрили в солдаты и тем же вечером отправили необученного на фронт, но все-таки зря Оланна так боялась, зря не пускала его на рынок, а за водой посылала до рассвета.