Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан

Перед лицом угрозы моим флангам и тылу и учитывая наступление неимоверно холодной погоды, в результате которой войска потеряли подвижность, я в ночь с 5 на 6 декабря впервые со времени начала этой войны решил прекратить это изолированное наступление и отвести далеко выдвинутые вперёд части на линию: верхнее течение р. Дон, р. Шат, р. Упа, где и занять оборону. За всё время войны я не принимал ни одного решения с таким трудом, как это. Такого же мнения придерживались мой начальник штаба Либенштейн и старший из командиров корпусов генерал фон Гейер, однако это мало способствовало улучшению моего настроения.

В ту же ночь я по телефону доложил о своём решении фельдмаршалу фон Боку. Его первым вопросом было: «Где, собственно, находится ваш командный пункт?» Он был уверен, что я нахожусь в Орле, далеко от района происходящих событий. Однако танковые генералы не делали таких ошибок. Я находился достаточно близко от района происходящих событий и от своих войск, чтобы иметь возможность правильно оценить обстановку и возможности моих солдат.

Положение было серьёзным не только в полосе действий моей 2-й танковой армии. В ту же ночь с 5 на 6 декабря вынуждены были прекратить своё наступление также 4-я танковая армия Гепнера и 3-я танковая армия Рейнгардта, вышедшая с севера к пункту, находившемуся в 35 км от Кремля, так как у них не было сил, необходимых для достижения великой цели, уже видневшейся перед ними. В районе Калинина, где действовала наша 9-я армия, русские даже перешли в наступление.

Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьёзное поражение, которое из-за упрямства верховного командования повело в ближайшие недели к роковым последствиям. Главное командование сухопутных войск, находясь в далёкой от фронта Восточной Пруссии, не имело никакого представления о действительном положении своих войск в условиях зимы, хотя и получало об этом многочисленные доклады. Это незнание обстановки всё время вело к новым невыполнимым требованиям.

Своевременный отвод войск и занятие обороны на выгодном и заранее подготовленном рубеже явились бы наилучшим и наиболее действенным средством для того, чтобы восстановить положение и закрепиться до наступления весны. В полосе действий 2-й танковой армии таким рубежом могла бы стать занимаемая ею в октябре частично оборудованная линия обороны по рекам Зуша и Ока. Однако именно с этим Гитлер не соглашался. Упрямство ли Гитлера или внешнеполитические соображения оказали влияние на принятие решений в эти дни — мне неизвестно. Тем не менее я могу это предположить, так как 8 декабря Япония вступила в войну, а 11 декабря последовало объявление Германией войны Соединённым Штатам Америки.

Военных специалистов в эти дни удивлял тот факт, что, несмотря на объявление Гитлером войны США, Япония не объявила войны Советскому Союзу. В связи с этим русские имели возможность высвободить свои войска, находившиеся на Дальнем Востоке, и использовать их против Германии. Эти войска были с невиданной до сих пор скоростью (эшелон за эшелоном) направлены на наш фронт. Не разряжение обстановки, а новое исключительно тяжёлое её напряжение явилось результатом этой странной политики. Расплачиваться за неё должны были наши солдаты. Война стала отныне действительно «тотальной». Экономический и военный потенциал большей части стран земного шара объединился против Германии и её слабых союзников.

Вернёмся всё же вновь к положению у Тулы. 24-му танковому корпусу удалось планомерно оторваться от противника, но 53-й армейский корпус испытывал сильное давление его войск со стороны Каширы, 47-й танковый корпус в ночь на 8 декабря вынужден был в результате удара русских сдать Михайлов, 10-я мотодивизия понесла при этом тяжёлые потери. Правее нас 2-я армия потеряла в эти дни Елец. Противник наступал на Ливны и усилился у Ефремова.

О моих взглядах и настроениях в тот период можно судить по письму от 8 декабря, в котором я писал: «Мы стоим перед печальным фактом того, что наше верховное командование слишком туго натянуло тетиву лука, не хотело верить поступающим сообщениям об ослаблении боеспособности наших войск, выдвигало всё время новые и новые требования, не обеспечило нас всем необходимым для тяжёлой зимы и было застигнуто врасплох русскими морозами, доходившими до минус 35 градусов. Наши силы были недостаточны для того, чтобы успешно осуществить наступление на Москву, и, таким образом, мне с болью в сердце пришлось в ночь на 6 декабря принять решение о прекращении бесперспективных боевых действий и об отходе на заранее избранный, сравнительно небольшой по ширине рубеж, который я надеялся удержать оставшимися у меня силами. Русские продолжают сильно нажимать, и можно ожидать ещё множества всяких неприятных инцидентов. Наши потери, особенно больными и обмороженными, очень велики, и даже при условии, что часть из них после небольшого отдыха снова возвратится в строй, всё же в настоящий момент ничего нельзя сделать. Из-за морозов потери в автотранспорте и артиллерии превысили все расчёты. Кое-как мы выходим из положения, используя крестьянские сани, однако они, естественно, приносят нам небольшую пользу. К счастью, нам удалось сохранить те наши танки, которые ещё были на ходу. Однако долго ли они смогут находиться в строю при таком холоде, знает один лишь бог.

Ростов был началом наших бед; это был первый — предостерегающий сигнал. Несмотря на это, наступление здесь продолжалось. Моя поездка в штаб группы армий 23 ноября не дала никаких результатов и не внесла необходимой ясности; там продолжали работать спустя рукава. Затем потерпел поражение мой северный сосед; мой южный сосед был и до того не очень боеспособен, и в конце концов у меня не было другого выбора, как прекратить наступление, так как одному, да ещё при 35-градусном морозе, мне было не под силу опрокинуть весь Восточный фронт.

Я также просил Балка доложить мою оценку обстановки главнокомандующему сухопутными войсками, но не знаю, удалось ли ему выполнить мою просьбу.

Вчера меня посетил Рихтгофен. Мы с ним долго беседовали с глазу на глаз и установили, что имеем одинаковый взгляд на сложившуюся обстановку. Наконец, я имел беседу с генералом Шмидтом, который командовал армией, действовавшей справа от нас. Он также во всём согласился со мной. Во всяком случае, я не одинок в своих взглядах, хотя, увы, это не имеет никакого значения, так как никто ими не интересовался…

Мне самому никак не верилось, что в течение двух месяцев можно будет так сильно ухудшить обстановку, которая была почти блестящей… Если бы своевременно было принято решение о прекращении наступления и о переходе на зимний период к обороне на выгодном и заранее оборудованном рубеже, то ничего опасного не случилось бы. Теперь же на долгие месяцы наступила полная неопределённость… Я меньше всего думаю о себе; гораздо больше меня интересует судьба всей Германии, за которую я очень опасаюсь».

9 декабря противник, развивая успех в районе Ливны, где действовала 2-я немецкая армия, окружил части 95-й пехотной дивизии. В полосе действий моей армии 47-й танковый корпус отходил на юго-запад;

24-й танковый корпус отбивал атаки русских, предпринимавшиеся ими из Тулы.