Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации - Бен Уилсон

В начале XIX века в городах проживало примерно 5 % от всего населения Земли. Период с 1850-го по 1950-й отмечен ростом всей популяции в два с половиной раза, а городской – в двадцать. К середине ХХ века 30 % людей (751 миллион человек) были горожанами; сегодня большие города являются домом для 4,2 миллиарда. Но Манчестер и Чикаго были «шоковыми городами» XIX века, они провозгласили не только промышленную, но и урбанистическую революцию. Поэтому ничего удивительного в том, что их активно изучали, чтобы понять будущее человечества.

Через три года после того, как генерал Нэпьер отпустил свое едкое замечание насчет Манчестера, двадцатидвухлетний Фридрих Энгельс прибыл в этот город из Германии, чтобы работать в конторе Ermen&Engels, хлопкопрядильной компании, совладельцем которой являлся его отец. Младшего Энгельса послали в Англию, чтобы он «излечился» от опасных коммунистических убеждений. Вместо этого он столкнулся лицом к лицу с последствиями индустриального капитализма в городе, где этот капитализм возник.

Энгельс отправился в Энджел-Медоу, самые известные трущобы Манчестера. «Повсюду виднеются груды отбросов, мусора и грязи, – написал он после визита. – Пройдя по очень неудобной дорожке, что тянется вдоль берега реки, между бельевыми веревками и столбами, на которых они держались, оказываешься у хаотического скопления одноэтажных хижин в одну комнату. У большинства из них земляной пол, а работают, живут и спят тут в одном помещении». Центр современного метрополиса был скоплением «грязи, руин и необитаемости». Наблюдения Энгельса за ужасающими условиями, что царили в первом промышленном центре мира, опубликованы в 1845 году в книге «Положение рабочего класса в Англии», одном из самых влиятельных трудов столетия. Это яркое описание нового образа жизни, который Энгельс представляет как «мрачное будущее капитализма и индустриальной эпохи». Энджел-Медоу для него было просто «адом на Земле»[263].

Если в Манчестере был Ангельский луг[264], то Чикаго мог похвастаться «Маленьким адом», урбанистическим островом в центре города, созданным рекой и Северным обводным каналом. Тут были огромные фабрики и бесчисленное количество хлипких домишек на заваленных мусором улочках, а апокалиптическое имя район получил по дождю из сажи, что, не прекращаясь, падал с неба, и по шару пламени, что горел над People’s Gas, Light and Coke Company, освещая дымное небо инфернальным сиянием. В «Маленьком аду» родилась первая в Чикаго ирландская мафия, а затем появилась ее итальянская восприемница. Это про́клятая земля: один из самых бесславных строительных проектов Америки 1940-х, Кабрини-Грин, вырос из ее отравленных глубин. Высотки Кабрини-Грин были новым воплощением «Маленького ада», тут царили крысы, насилие и тараканы, а улицы стали аренами гангстерских перестрелок.

Города вроде Манчестера и Чикаго выросли так быстро и были так одержимы прибылью, что им не хватало санитарии, гражданских удобств, публичных пространств и общественных ассоциаций, которые определяли городскую жизнь с тех пор, как она появилась в Месопотамии шесть тысяч лет назад. В трущобах вроде Энджел-Медоу дома строились по «ужасающей системе» – они лепились друг другу вплотную; «улицы без дренажных канав, без каких-либо средств удалять отбросы от дверей». Скученность была нормой (8,7 человека на комнату); теснота вынуждала многих сезонных рабочих набиваться в сырые подвалы, где они часто спали по трое на кровати. Уличные туалеты? По одному на 250 жителей Энджел-Медоу[265].

Лежащая в низине Маленькая Ирландия, трущобный район Манчестера (Энджел-Медоу был его ядром), провоняла сыростью; черные реки несли в своих водах экскременты. В Чикаго придорожные канавы были набиты фекалиями человека и животных, от них разило мочой. Канавы были столь омерзительны, что «даже свиньи отворачивались в предельном отвращении». Отходы заражали колодцы на задних дворах, вода из которых использовалась для питья. От груд нечистот поднимались так называемые «туманы смерти».

Разросшийся Чикаго стал «Свинополисом» – мясоперерабатывающей столицей мира; кровь и навоз более трех миллионов голов скота, которых забивали каждый год, способствовали поддержанию постоянного гигиенического и экологического кризиса[266].

Вонючая вода находила дорогу в озеро, откуда ее засасывали трубы системы водоснабжения. Город травил сам себя «обширными напластованиями ила, слизи и невообразимой грязи; питательная среда для миазмов и смертоносных туманов».

На берегах загрязненной реки располагались «лоскуты» – городки из деревянных хибар, где жили изгои из города и только что прибывшие мигранты. Одним из самых известных был лоскут Конли – там, где сейчас высятся Ригли-билдинг и Трибьюн-билдинг. Этим лоскутом, где цвели преступность и проституция, жестко правила Матушка Конли, никогда не расстававшаяся с бутылкой.

Между 1862 и 1872 годами только Вест-Сайд в Чикаго вырос с 57 человек до 214 тысяч. Большинству приходилось ютиться там, где они могли найти жилье, обычно в хижинах на болотах. Крупнейшей из поселенческих деревень была Килгуббин, ирландский район рядом с рекой, где «насчитывались… многие тысячи обитателей всех возрастов и привычек, а помимо них большие стада гусей и гусят, свиней и крыс»[267].

Пэкингтаун, трущобы, выросшие, чтобы обслуживать мясную промышленность, были одним из самых отвратительных городских районов Америки XIX века. Тут многие годы был дом для разных волн не говорящих по-английски иммигрантских сообществ, единственной возможностью выжить для которых оставалась работа на мясных фабриках; ужасы этого места обессмертил Эптон Синклер в романе 1904 года «Джунгли». С одной стороны от этого района находились бойни, с другой – исполинская груда мусора, с третьей – железнодорожные пути, с четвертой – ручей Баббли-крик, названный так[268], поскольку он шипел от газов, которые высвобождали гниющие внутренности и кровь. Летом появлялись полчища москитов, привлеченные соблазнительной приманкой из мусора, дерьма и сырости.

Загрязненная вода, экскременты и крысы – все это приводило к вспышкам брюшного тифа, дизентерии, дифтерии, оспы и другим болезням. Если в сельских районах Британии 32 % детей умирали, не дожив до пятого дня рождения, а ожидаемая продолжительность жизни составляла сорок лет, то в Манчестере и Чикаго цифры были 60 % и 26 лет; в Лондоне и Бирмингеме, для сравнения, ожидаемая продолжительность жизни достигала 37 лет. Нигде в середине XIX века не было такой смертности, как в этих заваленных фекалиями промышленных городах. Начиная с 1830-х трущобы стала посещать азиатская холера. В 1854 году 6 % населения Чикаго вымерло, и это был уже шестой год подряд, когда в него приходила эта опустошительная болезнь[269].