Похищенное дело. Распутин - Эдвард Радзинский

Итак, за Гусевой стоял Илиодор. Но только ли он один?

Уже 2 июля Илиодор успешно бежал из России. Сам он довольно подробно описывал свое бегство: «Я покинул родину и, переодетый в женское платье, бежал за границу… Я перешел реку около города Торнео четырьмя километрами выше таможни и пограничной стражи».

Но самое интересное он все же не рассказал… Как покажут свидетели: «Илиодор бежал из своего дома на автомобиле».

Но откуда взялся автомобиль у бедного иеромонаха? Каким путем его доставили через полстраны до финского Торнео? Кто организовал бегство, кто заплатил проводнику, знавшему расположение пограничных постов и благополучно переправившему Илиодора через границу?

И еще: Белецкий в своих показаниях расскажет, как впоследствии, желая завоевать доверие Распутина, он сообщил мужику неизвестный ему факт – как выпустили за границу жену Илиодора с опасным архивом монаха. Выпустили, «несмотря на донесения и даже несколько телеграмм в департамент полиции от начальника Саратовского жандармского управления и Саратовского губернатора на имя Джунковского с просьбой задержать и обыскать жену Илиодора, с указанием времени ее отъезда. Но разрешение было дано только… когда она уже выехала и благополучно проехала границу».

Все тот же Джунковский – руководитель тайной полиции, близкий к Элле и великому князю Николаю Николаевичу! Это не случайно…

1 июля, сразу после покушения, за Распутиным было установлено официальное наблюдение полиции – для его охраны. Однако ознакомимся с интереснейшими показаниями Джунковского Чрезвычайной комиссии: «У меня было учреждено за Распутиным двойное наблюдение… Каждый день я получал рапорты, куда Распутин отправлялся, сколько времени пробыл и у кого… Наблюдение было установлено… как раз перед тем, как на него было совершено покушение».

Выходит, наблюдение было установлено перед покушением, а не после? Может быть, Джунковский оговорился?

Скорее – проговорился! Официальное наблюдение установили после покушения. А неофициальное было уже перед покушением. Только – за чем наблюдали? За безопасностью Распутина? Или… за его убийством?

«Илиодор придумал меня убить»… Как долго Распутин мог в это верить? Неужели умный мужик мог пропустить мимо ушей рассказ Белецкого о потворстве Илиодору со стороны «больших людей»? Конечно же нет!

Уже вскоре он окончательно поймет, что его гибель неотвратима, как и гибель этой несчастной, наивной пары, окруженной не любящими их родственниками, а враждебным двором и обезумевшим обществом, которое рвалось к войне. И свой страх он теперь все чаще будет заглушать вином…

Окончательно свершается перелом его жизни. Долгое время он воздерживался от вина, ибо знает себя. В «Тобольском деле» он говорит следователю: «Вино бросил лет 10 тому назад, пьяный имею скверный характер».

«Скверный характер» Распутина – это проснувшийся зверь, беспредельность, безумие разгула. Есть вечный ветер, который вырывается из-за Урала и мчится по бескрайней равнине. Так порой и в русской душе вечно бьется, бушует необъятная, опасная сила. И горе, если она вырывается наружу…

Теперь Распутин уже будет пить по-настоящему, «по-черному». Теперь ему будут нужны деньги – и огромные. Теперь ему придется не замечать, как выкачивает мзду с просителей его «секретарша» Лаптинская… Что ж, он может принять это как некую плату за свою «работу» – ведь по милости «царей» он оторван от крестьянского труда. «Цари» не платят, так пусть хоть их подданные дадут погулять вволю нищему мужику! Погулять напоследок! Чтобы всем этим господам было что вспомнить! Поминайте мужика Гришку!

Обе его фамилии оказались пророческими: после удара кинжалом он стал и «Распутиным», и «Новым».

В Петербурге Аликс наблюдала смешанную с ужасом радость приготовлений к войне. А за тридевять земель, в Сибири, боролся со смертью полуживой «Наш Друг»…

6 июля в Вене был утвержден текст ультиматума Сербии. Однако вручить его решили лишь 10 июля, после отъезда из Петербурга французского президента Пуанкаре, чтобы не дать возможности Франции и России сразу договориться о совместных действиях.

Пуанкаре прибыл в Россию 7 июля с трехдневным официальным визитом, во время которого было подписано секретное соглашение, подтверждавшее взаимные военные обязательства. Во время обеда в честь президента «черная женщина» Стана радостно выкрикивала: «Раньше конца месяца у нас будет война… наши армии соединятся в Берлине!» На маневрах под грозовым небом царь и президент восторженно наблюдали мощь российской армии…

Во время этих маневров императрице чуть не сделалось дурно, а после упомянутого обеда изумленный французский посол Палеолог записал: «Каждую минуту она кусает губы, и ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями бриллиантовую сетку, покрывающую грудь… бедная женщина, видимо, борется с истерическим припадком».

Через час после отбытия Пуанкаре на родину австро-венгерский посланник в Белграде вручил сербскому правительству ультиматум. Сербия тотчас обратилась к России за защитой.

12 июля Совет министров под председательством Николая II ввел в действие «Положение о подготовительном к войне периоде». Вечером членам комитета Генштаба было сообщено о решении царя «поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы».

Франция готовилась к войне одновременно с Россией. Германия и Австро-Венгрия начали подготовку на две недели раньше. Англия привела свой военно-морской флот в состояние боевой готовности. А пока шли лихорадочные дипломатические переговоры, которые ничего уже изменить не могли.

И все это время летели лихорадочные телеграммы Аликс – сначала в Тюмень, а потом в Покровское, куда перевезли раненого Распутина.

Она молила о помощи, и мужик не оставил ее. Полуживой, он взялся за свое корявое перо…

16 июля был подписан «Указ об объявлении общей мобилизации». Николай Николаевич торжествовал, вся воинственная Романовская семья радовалась! Но, видимо, в это время царь получил ту телеграмму из Покровского, которую так ждала Аликс…

Скорее всего, подобных телеграмм Распутин послал несколько. Но эта была самая страшная – с грозным предсказанием.

Из показаний Бадмаева: «И в эту войну он… послал телеграмму о том же (чтобы не воевать. – Э. Р.), но его не послушались».

Из показаний Вырубовой: «И тогда, когда отдано было распоряжение о мобилизации, перед началом нынешней войны, он прислал Государю телеграмму из слободы Покровской с просьбой устроить как-нибудь, чтобы войны не было».