Ваш выход, княжна - Лариса Шкатула

– Слыхал от матери, вроде у отца, Георгия, бабка была Елизавета, ведьмой её считали. Думал, сказки это.

– Значит, я не ошиблась. По всему выходит, Янек, родственники мы с тобой.

Марго украдкой облегченно вздохнула. Она даже себе не признавалась в том, что всё больше влюблялась в Яна и боялась, что какая-нибудь краля уведет его из-под носа. Вроде этой сероглазой. Оказывается…

Ян, привыкший считать себя круглым сиротой, так обрадовался этому, хоть и дальнему родству, так стремительно потянулся к Ольге, что чуть не уронил с рук веревки.

– Так вы… ты – Астахова?

– Нет, я – Лиговская, Астаховы у меня по материнской линии.

– Ну и ну!.. А я не верил. Считал, что мать придумывает, о лучшей доле мечтает… Ты мне расскажешь о наших родственниках? Я ведь ничего не знаю. Даже отца своего не видел, после его смерти родился. Всю жизнь на глухом хуторе… Но я сразу почувствовал, вот здесь…

– И я.

Они с Ольгой одновременно вздрогнули.

– Так ты тоже можешь… – Ян оглянулся, не подслушивает ли их кто-нибудь посторонний, придвинулся к Ольге и понизил голос: – Это… подчинять себе?

–Так, как это делаешь ты, я ещё не пробовала. Зато если я захочу кого-то увидеть, я себе его так отчетливо представляю, что действительно вижу на расстоянии… Господи, как же это я не подумала? Ведь я могу узнать, что случилось с моим мужем?

– Да погоди ты! – затеребил её Ян. – О муже потом узнаешь. Подумай, ну, пожалуйста, что ты ещё можешь? Мне это очень важно!

Ольга пожала плечами.

– Боль снимать могу.

– Подумаешь, боль! Я вон у Марго пулю из плеча вынул. Без ножа. И почти без крови. Найди рану! А ведь она всего три дня назад без памяти лежала!

– Я и сама толком не знаю, что ещё? У меня это недавно обнаружилось, – пояснила Ольга, улыбнувшись про себя его запальчивости.

Ян было спохватился, что расхвастался, но опять заглянул ей в глаза.

– Скажи, а могла бы ты… убить человека?

– Я не хотела убивать, мне пришлось… Их было много, а мы отстреливались.

– Ты не поняла. Убить в мыслях. Представить себе, что человека убиваешь, глядь, а он уже мёртвый!

Ольга содрогнулась,

– Мне… и в голову бы не пришло!

Ян помолчал.

– Ладно, не будем пока об этом. Зато я знаю точно: если мы захотим, то сможем убежать.

– Согласна. Но предлагаю подождать до утра. Камыши для разбойников дом родной, а мы можем заблудиться. И потом, ты знаешь, куда они собираются нас везти? Мне видится большой зеленый пароход… Не будем торопиться?

– Не будем.

Яна с девушками и Альку повели к сараю.

– Развяжите их! – крикнул вслед Черный Паша.

– Теперь не сбегут.

И довольно сощурился. Из его самодельной тюрьмы убежать было сложно. Батя – опытный охотник и выдумщик – опоясал сарай цепью хитроумных ловушек. Он предусмотрел и обезопасил себя даже от подкопа. Последняя их жертва при попытке к бегству окончила жизнь на острых кольях ловчей ямы.

Ян разочарованно вздохнул: его развязанные руки для дела не понадобились, но они смогут насторожить бандитов, когда те станут освобождать пленников от веревок. Тем более что развязывать их стал не Перец, а сам Батя. Положение спасла Ольга.

– Сначала женщин, – кокетливо сказала она и вытянула вперед связанные руки, затем уступила место Марго и, будто невзначай, прижалась к Яну. Машинально, как учил Герасим, она связала Яну руки морским узлом.

– Кто завязывал хлопца?! – взревел Батя, который был человеком сухопутным и морских премудростей не знал. От неумения справиться с веревками мог пострадать его престиж. На шум явился атаман.

– Погодь, – он отодвинул в сторону товарища и быстро развязал узел. – Наверняка Бабник из себя моряка корчит.

– Хорошо, что ты его услал,– подыграл Паше Васька-Перец, – а то бы не все пленницы до завтра дожили.

А девушки поежились, когда контрабандисты дружно заржали: на них повеяло близкой бедой.

Чёрный Паша открыл двери в свой дом и на пороге его буквально остолбенел. Гордостью и украшением его жилища была огромная железная кровать, предназначенная, не иначе, для отдыха великанов. Товарищи атамана, втаскивая этого металлического монстра в дом, наматерились и нахохотались над его приобретением. Теперь Батя, желая угодить другу, не нашёл ничего лучшего, как привязать пленницу за руки и за ноги к тыльной стороне кровати. Он предусмотрительно разул Катерину – в хате жарко! – и теперь она висела на железной спинке, босоногая, как святая, распятая на кресте.

– Господи, – только и смог вымолвить Чёрный Паша, – заставь дурака богу молиться!

Тем не менее зрелище, открывшееся его глазам, потрясало воображение. Природа немало потрудилась, вылепливая фигуру Катерины. Она не была ширококостной, подобно многим селянкам. Вместе с некоторой пышностью форм ступни её ног были узкими и изящными, плечи – красиво покатыми, шея по-лебединому длинной, кожа – хотя и не идеально белой, но живой и нежной, с оттенком топленого молока; её внешность не оставила равнодушным и безумно влюбленного в Ольгу Вадима Зацепина, так что он даже посвятил ей стихи:

Уж как изловчилась в Катюше природа,

Добавив "Коти" 38 в родниковую воду.

Чёрный Паша стихов не знал, но вид висящий Катерины поверг его в экстаз, ему захотелось встать перед нею на колени, что он и сделал, прильнув губами к тонкой лодыжке, и, спеша, освободил ноги от впившихся в них веревок.

Никто и никогда в жизни не целовал Кате ноги. И теперь от поцелуев чёрного человека её ноги как будто зажили самостоятельной жизнью. Как будто по ним снизу поднималось что-то горячее и опасное, как если бы не губы, а какие-то живые существа делали там, внизу, свою разрушительную работу, ломая, как преграду, её презрение, нежелание, стыд. Эти губы поднимались выше и выше, и в местах их прикосновений вспыхивали и начинали пульсировать горячие точки, заставляя её содрогаться и трепетать.

Когда его губы миновали колени, Катерина отчаянно рванулась, насколько позволили веревки на руках, но от её движения напрягшаяся грудь вырвалась на свободу, вздернув соски. Черный Паша оторвался от ног и прильнул горячими губами к её груди. Катерина вдруг почувствовала, как, в ответ на его ласку, словно загорелось внизу живота.

– Боже, – застонала она.

Ее стон послужил для мужчины сигналом. Он стал срывать с неё одежду, покрывая всё тело поцелуями. Из-за связанных рук одежда не хотела сниматься и тогда он стал разрывать её на клочья. Куда девались его обычные сдержанность и самообладание! Сердце, которое он считал заледеневшим навек, билось так, что его тоже кинуло в дрожь. Он рычал и хрипел, как дикий зверь, и когда вошел в неё, с радостью почувствовал ответную дрожь её тела, и неистовствовал в ней, не замечая, как она бьется спиной о металлические прутья. Лишь поддерживал руками её ноги. И услышав её крик, он выплеснулся сам, и она обмякла в его руках.