Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Виктор Михайлович Коклюшкин

Ворчал океан, чем-то был недоволен. Волны набегали на песок, сердито шипя, словно хотели схватить и унести наших путешественников с собой (а может, и вправду хотели?!). Но не доставали, не дотягивались.

Первым колодец заметил Валентин.

— Глядите-ка, — сказал недоуменно, — скважина…

— Удочка! — воскликнула Надя. — Смотрите, удочка!..

Рядом с колодцем лежала аккуратно свернутая суровая нитка с загнутым гвоздиком. Теперь сомнений не оставалось — Михалыч удил именно здесь!

Ровные стены колодца трубой уходили вниз. Из черноты тянуло холодом, как с Северного полюса. Вот что — оказывается, не только в песке, но и тут, на берегу океана, дыра в глубь Земли!

Валентин, чувствуя ответственность профессионала-буровика, наклонился над дырой, плюнул туда, крикнул: «Эй!»

— Глубоко, — уважительно сообщил, обернувшись. — Куда ведет — хрен ее знает! Гм!.. Пардон!.. Думаю, что метро, — высказал он сногсшибательную мысль.

— Какое метро?! — почему-то с обидой проговорил Николай Николаевич. — Откуда оно здесь?!

— Судя по направлению, — спокойно сказал буровик. — Хотя, конечно, дело давнее…

Николай Николаевич присел на корточки и начал что-то чертить на песке пальцем, приговаривая задумчиво: «Так… Так… Так… Ишь ты!» Волны норовили смыть чертеж, но не дотягивались.

— А ну-ка, посмотрите, что получилось, — пригласил он. — Видите, вот это — космический корабль, а эти две точки, — он показал на дырочки в песке, — колодец и скважина, куда Валя… Валентин Васильевич провалился… и расположены они, видите, практически на одной прямой.

— Что ж он, из-под земли, что ль, прилетел? — понял по-своему Валентин.

— Я не говорю, что из-под земли, — терпеливо объяснил Николай Николаевич, — но какая-то связь здесь, безусловно, есть… Должна быть…

Валентин опять глянул в колодец, наморщил лоб. Солнце подвинулось на небе и уронило луч в темную глубину.

— Глядите! — воскликнул Валя. — Следы!

Действительно, метрах в трех от поверхности, там, где на стенах колодца начиналась сырость, четко отпечатались следы сапог.

— Михалы-ыч!.. — жалобно всхлипнула Надя.

Валентин скинул с плеча веревку (он теперь с ней не расставался), обвязал вокруг пояса, другой конец решительно протянул Померанцеву:

— Держите!

— Нет, — Николай Николаевич потянул веревку к себе, — полезу я, у вас, молодых, вся жизнь впереди, а я уж… И не спорьте!

Он насупился и тоже обвязался веревкой. Теперь они оба стояли обвязанные, будто играли в какую-то игру. Смотрели упрямо, с вызовом. Валентин набычился, шея покраснела — если уступит, как тогда Наде в глаза смотреть?! А Николай

Николаевич не мог взять грех на душу — вдруг с Валентином что случится?! Как тогда жить дальше?!

— Пока мы здесь время теряем, — выкрикнул он, — Михалыч там, возможно, уже!..

— Так не держите меня! — дернул веревку Валентин.

— Поймите, я же хочу как лучше! — Померанцев дернул к себе.

Валентин опять к себе. Померанцев — к себе и сильнее. Валя покачнулся и едва не упал.

— Ты че?! — взъярился он. — Офонарел, что ли?! Да я тебе!..

В общем, до драки оставалось немного. И где — в древней Атлантиде! И из-за чего — из-за права рисковать своей жизнью!

Надя встала между ними, уперлась ладошками в напирающие мужские груди.

— Ну зачем вы так? — говорила укоризненно. — Николай Николаевич, вы же взрослый человек!.. Валя, а ты?! Ну, прошу вас, успокойтесь!.. Киньте лучше монетку. Если орел, лезет… пускай лезет Валя, если решка — вы, Николай Николаевич…

Померанцев усмехнулся: «Ну, конечно, орел — Валя! Ах, любовь, любовь!..», достал из кармана юбилейный рубль, подкинул. Монета сверкнула в воздухе и — нырнула в колодец. Вытянули туда шеи, помолчали. Николай Николаевич опять полез в карман пиджака, покопался и выудил копейку. Протянул ее на ладони Наде. Девушка широким махом подкинула копейку — «ой!».

Монетка как-то криво взлетела и — упала в колодец.

— Ну, ты даешь! — с досадой, укором и восхищением сказал Валентин. — Ну… теперь моя очередь.

Померанцев достал три рубля.

— Так бумажка же… — сказал Валя.

— Больше нету, — похлопал себя по карманам Николай Николаевич. — В самолете оставил…

Валентин взял три рубля, помял их, вздохнул. Многое вспомнилось в эту минуту: и как на последний трешник, бывало, брал бутылку красного, и как счету не знал трешницам (да что трешницам — четвертным!), получая на скважине зарплату с надбавками за дальность, за вредность, за глубину, за мир во всем мире!

Еще вспомнилось, как почтальон приносил бабушке пенсию… Бабушка в тот день наряжалась: повязывала чистый платок и с утра садилась у окна ждать. Почтальонша появлялась не раньше полудня.

— На, распишись, — говорила она как провинившейся.

— Дык, я слепая совсем, — врала бабушка в очередной раз, скрывая свою безграмотность, — вот внучек за меня распишется, можно?

— Ну пусть внучек, — безразлично соглашалась почтальонша. И давала бабушке три трешницы — пенсию за убитого на войне мужа. А сама-то бабушка пенсию не получала, справок каких-то все не хватало, а ходить по начальству — это ж сколько людей от дела отрывать!

Многое вспомнилось Валентину. И не подкинул от трешницу вверх, а бережно расправил и отдал Николаю Николаевичу.

— Спасибо, — сказал зачем-то и стал развязывать на себе веревку.

Николай Николаевич вздохнул. Вот и все разрешилось — лезть ему! Он сел на край колодца, спустил одну ногу, другую, помедлил и… оттолкнулся. Больно ударился коленкой, веревка впилась в тело. Он стиснул зубы.

— Травлю помалу! — крикнул Валентин. — Два рывка — сигнал вытаскивать!

Померанцев спускался. Все темнее и холоднее становилось. Даже веревка промерзла и жгла ладони. Вытягивая ногу, он всякий раз ожидал нащупать дно. Дна не было…

Надя, наклонившись, смотрела ему в затылок, и вот уже не видно Н.Н. Померанцева. Только угадывается во тьме какое-то шевеление… Веревки оставалось совсем мало, и, наконец, она натянулась в руках у Валентина. Тяжело и безнадежно. Что делать? Буровик ждал сигнала — его не было.

— Николай Нико-ла-ич!.. — позвала Надя. — Вы где-е?!

И ответа не было тоже.

Померанцева выволокли еле живого. Синий, на ушах иней, под носом сосулька.

— А Михалыч?.. — у Валентина дрогнул голос. — О-он… где?

— М-мих-халыч… — Николай Николаевич опустил глаза и потянул с головы шляпу.

— Николай Николаевич, наденьте головной убор! — взмолился Валентин.

— Ва-Ва-Валя… На-На-Надя… — Померанцева колотил озноб, иней таял на ушах и стекал капельками за шиворот. — Ч-человеческий орг-га-низм не с-спос-собен выдержать с-столь низ-кие температуры. А-а-апчхи!

— Николай Николаевич, наденьте головной убор! — не успокаивался Валентин. — Я прошу вас: наденьте!

— Он всегда был такой добрый… такой… — у Нади на глазах набухли слезы, подбородочек задергался.

— Есть! Есть, а не был! — заорал Валентин. — Что вы… его хороните раньше времени!

— Он всегда… есть такой добрый… такой… хороший… — повторила Надя, и быстрые, обильные слезы выкатились у нее из глаз.

Она вдруг вспомнила папу с мамой и бабушку, и