Сказки сироты: Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте

Горы похожи на согбенные спины стариков, повсюду облака да туманы, и деревья склоняются к воде так низко, что продолжают расти под невысокими волнами, пока речное дно не превратится в переплетение ветвей, что тянутся с противоположных берегов, и их листва колышется в мутной воде. Вода холодна и быстра, и среди скал – где лёд крадётся по песку, сковывая склонённые деревья, так что лишь середина речного русла остаётся свободной для плавания и охоты, – есть один водопад.

Я не знаю точно, где первая золотая рыбка услышала, что этот водопад является чем-то бо́льшим, нежели одной жалкой каплей на поверхности реки. Но слухи среди нас распространяются быстро, такова природа рыб. Какой-то малый с красными плавниками слышал, как об этом шепчет форель, а той рассказала щука, которую убедил броняковый сом, восхитившийся тем, что ему протараторила рыба-барабанщик, знавшая о правдивости угря, что не мог прийти в себя, услышав о приключениях окуня. И все они твердили в один голос, что, если бы золотая рыбка могла прыгнуть над этим водопадом, она превратилась бы в дракона.

Многие из Шлюзов в это не поверили – что за абсурдная идея! Драконы вылупляются из яиц и огня в далёких-предалёких странах, о которых благовоспитанные рыбы слыхом не слыхивали. Кроме того, разве кто-нибудь видел драконов или хотя бы слышал рассказы о дыме или обожжённых девах, опускавших в реку обгорелые волосы, чтобы погасить пламя? С другой стороны, мы, Шлюзы, родились отдельно от других золотых рыбок, отличаемся упрямством и раздражительностью. Лишь я отправилась с золотыми рыбками, родившимися в открытой воде, к подножию водопада, чтобы поглядеть на туман и ревущий низвергающийся поток; подумать о том, как золотая рыбка могла бы так высоко подпрыгнуть, пытался ли кто-то это сделать и ещё о том, каково иметь жесткие зелёные чешуйки вместо мягких золотых. Что чувствуешь, когда выдыхаешь пламя? Ведь можно задохнуться от собственного дыма. Не обжигает ли огонь язык и каков он на вкус? И главным, что интересовало нас, собравшихся в оранжевые, белые и красные группки, была способность летать.

Мы слышали, что у драконов есть крылья. Солнечные рыбы и светлопёрые судаки заверили нас, что когда-то видели сотни драконов, и у каждого были красивые кожистые крылья – иногда коричневые, но чаще странного цвета, как наша собственная кожа. Они были грациозны, делали в воздухе сальто и срывались в штопор, пробовали ветер, как мы пробуем воду. И все до единого утверждали, что драконы были очень красивыми. «Полёт – это как долгий прыжок, – объяснила солнечная рыба. – Если сможешь прыгнуть над водопадом, будешь подниматься всё выше, и костлявые крылья развернутся на твоей спине, как удочки».

Такой жребий казался привлекательнее, чем быть маленькой и незаметной рыбкой, известной лишь благодаря цвету, который мы не могли изменить. Нам хотелось летать и изрыгать пламя. Что бы сказали рыбаки, стань мы драконами, способными мгновенно их зажарить? А если бы мы поместили их малышей в стеклянные сосуды, кормили на своё усмотрение – или вообще не кормили, ради забавы! – и смеялись над тем, какими люди становятся маленькими, если растить их в стеклянных сосудах и не выпускать на волю даже по праздникам? Им бы было нечего говорить, решили мы. Да и мы не стали бы их слушать.

Одно дело согласиться, что какая-нибудь вещь кажется интересной, и совсем другое – воплотить её в жизнь. Мы помахивали хвостиками у подножия водопада и поглядывали на поросшие мхом скалы. Они были так высоко! Кое-кто пытался: каждый день одна или две золотые рыбки собирали всю свою храбрость, напрягали мышцы хвоста и выстреливали из воды, точно языки огня, выше и дальше, чем любые сородичи. Но всякий раз падали в пенящийся водоём, не достигнув высшей точки и ничуть не изменившись по сравнению с тем, какими они были мгновение назад.

Разумеется, я думала о том, не окажется ли один из Шлюзов сильнее. Мы каждый день боролись за свою жизнь, когда вода убывала. Приходилось плыть против течения, напрягая золотые мышцы. Поэтому мы были крупнее остальных, из-за нашего трудного детства. Но всё равно любили наш шлюз, как ребёнок любит грудь матери.

Я совершала свои попытки ночью, когда остальные отправлялись перекусить, чтобы не стыдиться падений. Прыгала очень высоко, выше прочих, и с каждым прыжком пик водопада оказывался всё ближе к моим плавникам. Я чуяла в себе прилив ветра и огня – они были готовы. И однажды ночью, когда никто не видел, когда угорь и рыба-барабанщик копошились в иле, я прыгнула, размахивая хвостом на ветру, точно кожисто-костистыми крыльями, какими я их себе представляла… И взмыла над водопадом!

С громким плеском я упала в реку наверху и поспешно удалилась от края, чтобы снова не оказаться внизу. Я была неуклюжей в воде и барахталась, как никогда раньше. Ведь рыбий инстинкт плавания таков, что у нас нет даже слова «плавание»: мы в нём не нуждаемся. Я выбралась из воды на берег, схватившись за низкую ветку дуба, и лежала, задыхаясь. Воздух обжигал мою грудь; я утратила жабры, плавники и золотую чешую, кашляла и сплёвывала воду; мне было холодно.

Я стала драконом.

Но, каким именно драконом, я понятия не имела. У меня не оказалось крыльев, плоть была не чешуйчатой и зелёной, а розовой и мягкой; две ноги и длинные волосы, которые намокли и прилипли к рукам; изо рта выходили только желчь и речная вода, никакого огня. Я подумала, что драконов давно никто не видел, может, теперь они так и выглядят. Всё, что живёт не в воде, в большей или меньшей степени похоже; солнечные рыбы со светлопёрыми судаками частенько ошибаются. Может, у дракона и впрямь изысканные пальчики на ногах и тупые ровные зубы. Разве я могла сомневаться? Я перепрыгнула водопад – значит, теперь я дракон, пусть и странный на вид.

Я спустилась с горы, дрожа; мои мягкие и бледные драконьи ноги не привыкли ступать по острым камням и гальке. На пути мне встретилась деревня, и – в точности как в сказках! – у деревенских жителей при виде меня округлились глаза и отвисли челюсти, они бросились бежать, что-то бессвязно бормоча. Однако потом вернулись со штанами, длинной просторной рубашкой, поясом и шляпой и сказали мне, что не следует разгуливать нагишом.

– Драконы делают что им заблагорассудится, – высокомерно ответила я. – Меня нагота не беспокоит. Жаль, если она беспокоит вас.

Они затащили меня в домик и поставили перед длинным овальным зеркалом. В нём отражался, как я предположила, дракон: с длинными волосами цвета чешуи золотой рыбы, маленькими округлыми грудями, синими глазами, точно летняя река, и родинкой над ключицами. Я не видела, в чём проблема.

– Так и выглядят драконы, – сказала я, пожав плечами. Уверенности в моём голосе было больше, чем я на самом деле ощущала. Я прочистила своё новое горло. – Удивлена вашему провинциальному невежеству. Но, если цвет моей чешуи вас беспокоит, я приму вашу нелепую одежду.

Они нервно рассмеялись и продолжали разглядывать меня, разойдясь по углам комнаты – кто бы удивлялся! Я облачилась в их одежду, надела огромные башмаки на толстой подошве и спокойно ушла подальше от горы.

Пока я странствовала по миру, вокруг золотилось лето. Я ела кроликов и крыс – дышала на них, пока они не останавливались, чтобы изумлённо поглядеть на меня, мои раздутые щёки и раскрасневшееся лицо. Я вздыхала и хватала их голыми руками. Драконий жребий меня очень разочаровал. В самые трудные моменты, когда вокруг стелилась сырая ночь, а волки пели друг другу баллады в далёких холмах, в мою голову приходили мысли о том, что, наверное, я самую малость меньше дракона, но уж точно больше, чем золотая рыбка.