Горячий снег - Юрий Бондарев

– Уханов!..

Ответа не было. Кузнецов позвал решительней:

– Уханов, слышишь?..

Потом ответный оклик откуда-то издали:

– Лейтенант, сюда! Ко мне!

– Где ты, Уханов?

На всякий случай расстегнув кобуру, Кузнецов взобрался набруствер, пошел на оклик меж углублений частых воронок. Тихо было. Не взлетелони одной ракеты. Степь перед батареей, усеянная очагами огня, уходила за балку,мнилось, к краю земли; ветер наносил прогорклым жаром каленого железа, и неверилось, что начиналось за бруствером пространство, не занятое никем. Впереди,на слабо светящемся снегу, еле заметно выступала, двигалась фигура Уханова,исчезала и вновь вырастала около силуэтов трех подбитых танков.

– Что там, Уханов?

– Погляди-ка на мертвых фрицев, лейтенант!..

Мела снежная крупа по ногам, широкие продавленности танковыхгусениц были затянуты по краям белым ее налетом. И здесь, совсем недалеко отсвоих орудий, разглядел Кузнецов несколько трупов немцев, застигнутых смертью вразных позах, видимо, уже в те мгновения боя, когда пытались они отползти,отбежать от подожженного танка. Трупы эти розово отсвечивали в зареве,обледенелыми вмерзшими бревнами бугрились в снегу; можно было различить на нихчерные комбинезоны.

Кузнецов сделал еще несколько шагов и с непонятным самомусебе упорным и необоримым любопытством поглядел в лицо первого убитого. Немецлежал на спине, неестественно выгнув грудь, притиснув двумя руками ремень накомбинезоне, под руками было что-то черное, глянцевито смерзшееся - как потомдогадался Кузнецов, окровавленный кожаный шлем; обнаженная голова убитогооткинута до предела назад так, что задран острым клином подбородок, покрытыйкоркой льда, длинные волосы нитями примерзли к снегу, вытянутое к небу белоеюношеское лицо окостенело в гримасе удивления, точно губы готовились внепонимании вскрикнуть, а левая, не запорошенная снегом сторона этоготвердо-гипсового лица была чисто-лиловой, в глубине раскрытого в последнемужасе глаза точкой горел стеклянный огонек - отблеск зарева.

Судя по узким серебристым погонам, это был офицер. В трехшагах от него проступала на снегу воронка; осколки разорвавшегося снарядапопали ему в живот.

"Кто убил его: я или Уханов? Чей это был снаряд? Мойили его? Что он думал, на что надеялся, когда шел на таран?" - спрашивалсебя Кузнецов, разглядывая застывшее в ужасе удивления лицо мальчика-немца, испытываяедкое ощущение неприступности чужой, неразгаданной тайны, почувствовав вблизисухой, металлический запах смерти. Этот немец, по-видимому, умирал мучительно,но кобура пистолета на его боку была застегнута.

Не раз в первых боях под Рославлем Кузнецов представлял себявот так вот убитым, мысленно видел, как его тело брезгливо и грубо трогаетсапогом какой-нибудь подошедший немец, и, думая об этом, желал тогда одного -удара в голову, в висок. Он больше всего боялся, что при смертельном раненииостанется на лице, не исчезнет гримаса страдания, нечеловеческий оскал страха,как это часто бывало на лицах убитых, чем-то унижая их смерть. И, как вспасение, как в помощь, верил в последний патрон, который с того времени всегдаберег в пистолете почти суеверно. Так было спокойней.

"После тарана он выскочил из танка, - представилКузнецов, глядя на убитого. - Значит, он еще не поверил в смерть, надеялсявыжить. Даже когда разорвался в трех шагах снаряд и осколки были в животе, онеще думал, чувствовал боль и зажал шлемом рану".

С тем же неотступным ощущением неудовлетворенноголюбопытства к вечной, необъяснимой загадке смерти Кузнецов не без колебания, несняв шерстяную перчатку, нагнулся и стал расстегивать крепко-каменную чернуюкобуру парабеллума, отполированную снегом. Пальцы не подчинялись, неосязаемоскользили по ледяной корке. Невозможно было нащупать кнопку, а когда онаподдалась наконец и с хрустнувшим звуком кожи он вынул плотно сидевший в кобурепарабеллум, - почувствовал живой запах застывшего масла, напоминавший запахчеловеческого пота.

"Еще утром и этот немец, и Чубариков жили… Потом немецповел танк в атаку, убил Чубарикова и весь расчет. Потом осколок моего илиухановского снаряда убил этого немца. Никто из нас утром не знал, что мы такубьем друг друга. Когда я стрелял, я ненавидел эти танки, ненавидел всех, ктосидел в них… А он, немец?"

С задержанным дыханием Кузнецов еще раз взглянул на убитогои, преодолевая брезгливость, сунул парабеллум в карман: что ж, это было оружие.Потом он мельком покосился на двух других убитых немцев, очевидно, из того жеэкипажа, выскочившего из танка вслед за офицером, но не стал рассматривать их.

"Что это? Опять мерещится?"

До его слуха явственно дошел завывающий звук мотора,отдаленный развалистый лязг гусениц где-то впереди батареи на холмах, затемсмолкло все - и сейчас же из тишины тревожно прозвучал голос Уханова:

– Лейтенант, сюда! Быстро! Сюда!..

Кузнецов бросился вперед, к трем силуэтам подбитых танков,где был Уханов, перемахивая через выброшенную снарядами промерзлую землю, и,подбежав, увидел очерченную дальними пожарами тень Уханова возле крайнеготанка. Спросил, унимая дыхание:

– Что?.. Что заметил, Уханов?

– Похоже, живые там, лейтенант…

Теперь вполне ясно можно было разглядеть Уханова, автомат,изготовленно положенный на широкие траки гусениц; у ног его стоял круглый,кожаный, непонятно откуда взявшийся чемоданчик, напоминавший немецкий ранец.Уханов, заложив рукавицы за борт ватника, дул на пальцы, отогревая их, быстроглянул на Кузнецова, сказал:

– Посмотри вперед, вон туда. И послушай… Вот туда,лейтенант, смотри - на два подбитых бронетранспортера на бугре. Ничего невидишь? Проясняется?

– Ни черта не вижу! Может, послышалось: мотор.

– Во-во… Смотри, смотри!.. Фонарик мигнул… Видел?

Фонарик ли мигнул, или блеснул огонек зажигалки - нельзябыло определить, но короткая вспышка искрой мелькнула впереди, между двумямертвыми контурами броне-транспортеров на бугре перед балкой, и там смутнозашевелилось несколько фигур, размытых в сумерках ночи, пошли по степи гуськом,неся от бронетранспортеров нечто длинное, темное; силуэты их все болеепрояснялись в отсветах зарева.

– Да, немцы, - шепотом сказал Уханов.

– Смотри, смотри, - выдохнул над ухом Уханов. - Что-томаракуют, стервы.

Опять тайно, скоротечно пробрезжил огонек, и в ответ на этотсигнал возник в балке рокот мотора, скрипнули гусеницы, и черным проявившимсяпятном тихо выползла к двум обгорелым бронетранспортерам гусеничная машина,остановилась, мотор смолк. И сразу же несколько фигур направились к ней, несятемное и длинное, завозились возле машины, потом пошли цепочкой левеебронетранспортеров, разошлись вокруг железных остовов танков на некотороерасстояние друг от друга, то сливаясь с землей, то вновь возникая на бугре, нофонарик теперь не мигал.