Отражение удара - Андрей Воронин

— Да, — подхватил доктор. — Сократовский лоб.

До самого затылка.

— Ну, тебе до этого еще очень далеко… — Алла Петровна оглянулась на припорошенную девицу, которая как раз в этот момент закончила одеваться, неслышно шепнула «до свидания» и тихо выскользнула из кабинета. — Слушай, у тебя там очередь, так что…

— Да, конечно. — Шевцов вынул из стола оформленный по всем правилам листок временной нетрудоспособности и протянул Алле Петровне. — Владей.

Молоденькая сестричка, сидевшая напротив доктора, старательно делала вид, что ее здесь нет, усердно копаясь в стопке медицинских карточек. Сестричка была незнакомая, но явно неглупая и очень миловидная — доктор Шевцов был добрым приятелем заведующего поликлиникой и во все времена имел возможность выбора.

— Умница ты моя. — Алла Петровна спрятала больничный в сумочку и взамен положила на стол конверт. — Будь добр, не кричи. Времена сейчас…

Доктор остановил ее небрежным жестом и щелчком заставил конверт заскользить по стеклу, лежавшему на столе, обратно к Алле Петровне.

— Слыхала анекдот про поручика Ржевского? Заночевал это он у одной девицы, утром одевается и собирается уходить. Она его спрашивает: «Поручик, а деньги?»

А он говорит: «С баб-с не берем-с.»

— Так уж и не берем-с? — с улыбкой спросила Алла Петровна, снова подвигая к нему конверт.

— Это смотря с каких. С тебя не возьму, даже не мечтай. Убери и больше не заикайся про деньги. Знаю я твои доходы. Что ты в нем нашла, в этом своем Шинкареве?

— Просто он мой. А что мое — то самое лучшее.

Доктор поскреб лысину.

— А это, пожалуй, удобная позиция, — сказал он, — Во всяком случае, очень здоровая.

— А главное, сильно экономит нервные клетки, — подтвердила Алла Петровна. — Так не возьмешь?

— Не обижай меня, Петровна. Твой Шинкарев, конечно, самый лучший, но это же не значит, что я совсем дерьмо.

— Ну, зачем ты так. Как знаешь. Спасибо тебе огромное. Дай я тебя поцелую, а ты можешь за это еще раз похлопать меня по заднице. Тебе хочется, я же вижу.

— Еще как! — с энтузиазмом воскликнул Шевцов, подставляя щеку для поцелуя, и похлопал ее — вполне; впрочем, платонически.

Распрощавшись с веселым доктором, Алла Петровна спустилась на первый этаж, по дороге здороваясь со знакомыми врачами и медсестрами и то и дело поневоле вступая в разговоры: здесь ее помнили и любили, и никто из этих людей не был виноват в ее проблемах, так что обижать их не стоило. Отношение к тому, чем она занималась теперь, было разным: одни выражали вежливое недоумение по поводу того, что такой квалифицированный медработник, как Алла Шинкарева, тратит свою жизнь на смешивание коктейлей, зато другие горячо хвалили за то, что нашла в себе силы вырваться из этого гиблого болота. Она так же вежливо возражала одним, указывая на то, что даже очень квалифицированный работник должен чем-то питаться, и остужала пыл других, говоря, что хорошо там, где нас нет.

Так или иначе, ей потребовался почти час на то, чтобы спуститься с третьего этажа поликлиники на первый, где в неприметном тупичке северного, крыла размещался аптечный киоск. Киоск был, по обыкновению, заперт, но Алла Петровна постучала в обитую оцинкованной жестью дверь, и ее впустили.

Здесь работала старинная и, пожалуй, самая лучшая подруга Аллы Петровны Ольга Синицына. Они сдружились еще в медучилище, где в одно и то же время учились на разных отделениях, и с тех пор поддерживали тесный дружеский контакт, ухитряясь при этом не надоедать одна другой и нигде не перебегать друг другу дорогу.

Здесь Алла Петровна провела полчаса, напившись чаю и вдоволь наговорившись. Визит этот имел еще одну цель: Алла Петровна действительно была высококвалифицированным медицинским работникам и без консультации с врачом знала, какие медикаменты могут помочь захворавшему супругу. Синицына без звука выдала все, что нужно, зная, что подруга не подведет, и отпуск подлежащих строгому учету медикаментов «налево» навсегда останется их общей тайной.

Денег она, разумеется, не взяла, и вопросов задавать не стала, чему Алла Петровна была несказанно рада: объяснить, что творится с мужем, было бы трудновато даже лучшей подруге.

О том, что происходило с Сергеем Дмитриевичем, она почти не думала. Алла Петровна была цельной натурой и не мучилась сомнениями. Она обдумала все давным-давно, приняла решение и теперь неукоснительно следовала избранным курсом. Если этот курс приведет к гибели — что ж, они погибнут вместе, как и положено супругам, и думать тут больше не о чем. Нужно целенаправленно и энергично действовать, и все понемногу утрясется.

То, что она становится соучастницей преступления, ее не волновало: муж и жена — одна сатана. Эту поговорку явно придумал человек, очень близкий ей по духу. Алла Петровна всегда воспринимала семью как ячейку — не ячейку общества, как им долбили в школе и медучилище, а как стрелковую ячейку, в которой два человека держат бесконечную круговую оборону. Может быть, именно поэтому ее семья была крепка, и знакомые, которые когда-то с пеной у рта учили ее жить, убеждая в том, что ни один мужик не стоит того, чтобы из-за него гробить жизнь, отказывая себе в удовольствиях, постепенно заткнулись, а потом и начали завидовать — многие из них сменили к этому времени по несколько семей, кое-кто вообще остался на бобах, а в тех семьях, которые каким-то чудом все еще держались вместе, далеко не все было гладко.

Ради сохранения семьи она была готова на все, и ее семья держалась на плаву, как легкое, хорошо просмоленное, добротное суденышко, пробкой скакавшее по гребням страшных житейских волн, которые один за другим топили менее крепкие корабли. Вот только детей у нее не было — сперма Сергея Дмитриевича оказалась малоподвижной, почти мертвой, а заводить детей от кого-то другого ей и в голову не приходило.

Она не держала на мужа зла — все это давно отболело, этот вопрос тоже был обдуман, и по нему было принято окончательное и бесповоротное решение. Она не собиралась расставаться с мужем ни при каких обстоятельствах. Если ему нужна разрядка — пусть.

Пусть будут ремни, пощечины, ссадины, пусть выплеснет хотя бы часть накопившейся в нем агрессии на нее — она была согласна, тем более, что это оказалось неожиданно приятно.

Она поспешно отогнала эти мысли — заводиться сейчас не стоило, потому что впереди был еще один визит.

Алла Петровна познакомилась с Марфой Андроновной еще тогда, когда начинала работать в поликлинике.

Уже тогда баба Марфа, как она сама себя называла, была древней, хотя еще и очень крепкой старушенцией.

Она была наследственной травницей и шептухой, и по Москве ходили упорные слухи, что баба Марфа, хоть и не летает на помеле, но вещи порой творит с точки зрения науки просто невероятные. Доктор Шевцов, благодаря которому и произошло знакомство, с презрительной гримасой называл эти слухи реликтовым дерьмом, но к целительским способностям старухи относился вполне серьезно и, когда очередное флюорографическое обследование выявило в правом легком медсестры Шинкаревой подозрительное затемнение, без лишних разговоров едва ли не силком отвез насмерть перепуганную Аллу Петровну к бабе Марфе.