Испуг - Владимир Маканин

– Что такое?!

Я молчал.

– Дед… Что случилось?

– Ничего. – Не стал объяснять.

Мы вышли к припаркованным машинам. На площади торговала лавка с кока-колой… Зеваки… Авто на месте… Даша шагнула к машине – а я шагнул в сторону.

Она позвала. Но я уже смешался с толпой.

Мелкая дробь ее кулачков (не остаток ли ее ломки) была для старой моей головы куда лучше и куда более щадяща, чем удары справа-слева тех дюжих ребят. И даже чем один их прицельный кулак мне в ребра. Когда мы с Дашей проходили тем коридором, децимация (каждый десятый) еще не восторжествовала. Могли ударить каждого. Любого! ТВ пока что не снимало. Это при ТВ они будут бить кое-как…

Так что, в сущности, я должен был благодарить Дашу за ее ловкую, типично женскую придумку. Ведь мы на выходе их обставили! Как и на входе… Одурачили!.. Парни с кулаками и точно решили, что красотка кинулась спасать. Тряся белыми грудями и вся в слезах, кинулась в самую гущу разборки… В самую свару!.. Чтобы вызволить оттуда глупого политизированного папашку! Себя подвергла, а его вызволила! Во какая!

Саму Дашу, как она после призналась, прежде всего заботило то, что ее имя (в связи со звучным и знаковым именем ее настоящего отца) попадет в газеты – и будет шустрыми политиканами сразу задействовано. Она отца берегла. Она за него болела!.. Однако она слишком уж торопливо говорила мне про это. Признавалась как-то поспешно… Слишком дерганно… Слишком в глаза мне заглядывала… Да, да, ее отец! Такая фамилия! Даша испугалась. Газетчики бы тут же на выходе ее отследили. А то и менты! Эти хуже всего! Отвели бы ее кой-куда проверить… В связи с фамилией… На случай… Да просто из злой придирки проверить! (На алкоголь. На наркоту.) Отец повис бы на крючке…

Обо мне она и думать не думала – просто подставила.

Я не был так уж озлен. Только досада… Я очень скоро оправдал Дашу. Что ей было делать – молодая! Красивая! Вся жизнь еще впереди!.. И, в сущности, это было забавно. Старому козлу по шее!.. Не могла же она допустить, чтобы менты, а то и фээсбэшники по какой-то случайности к ней прицепились. (Проверили бы ее на наркотики. Куда-то бы в комнаты повели одну.)

Да вот и Олежка, мой внучатый племянник, узнав, что я побывал под обстрелом в Белом доме, подсмеивался. Ему смешно!.. Он любит меня. Но ведь веселый, молодой, и как тут не поерничать.

– Дядя. Это про вас. – И он протягивал мне стопку из трех-четырех газет.

Или одну газету, но зато уже развернутую на нужном для чтения месте. Где вовсю обсуждалась осада Белого дома. Разговоры о штурме… Разборка, но непременно с нравственной стороны… Прав ли был вояка Руцкой. Как здорово распорядился силой невояка Ельцин!.. Кто был «за». Кто «против»… Вся эта бодяга. Сведение счетов. Припоминание былых угроз…

Олежка приехал ко мне за город развеяться. По осени он навещает меня чаще… И, конечно, он поволновался за меня, исчезнувшего тогда на двое суток. (Приехал, а старого дядьки нет… А в городе стреляют.) И как же он смеялся, когда узнал, где я был. Он прямо катался со смеху… Спрашивал, почему я так плохо руководил обороной.

В те дни Олежка искал новую работу… По объявлениям. По наводке приятелей… Каждый день рылся в газетах всех направлений. Покупал на станции ворохи. Просматривал… И заодно смеялся:

– Дядя. Опять про вас!

И протягивал мне очередную газету со статьей, где вяло спорили, был ли штурм.

– Дядя. А вот опять…

В статье всё снова… Подсчитывали убытки… На сколько тысяч и тысяч долларов изуродованы внешние стены Дома. Отдельный счет на «внутренние органы» – на ремонт раздолбанных кабинетов… Всякая болтовня… Но однажды! Вдруг!.. Вот оно!.. В протянутой мне племянником какой-то желтой газетенке я прочел о некоем голом человеке на верху Белого дома в ту ночь… Я обомлел.

Защитники Дома, писала газетенка, разделились: одни хотели биться, другие были готовы сдаться. Решение о сдаче на какой-то миг пересилило… Буквально на несколько минут. Но возникла проблема связи: как заново войти в контакт с атакующими… Если Дом обесточен… Теперь известно, что горячая (единственная) телефонная линия по какой-то причине отрубилась. И как дальше?.. Как связаться?

Не могли защитники Дома дать знать ельцинским танкам и знаком – заранее условленной двойной осветительной ракетой. (О том, что готовы сдаться.) Ненадежно!.. Слишком много трассирующих (светящихся) пуль взлетало ночью там и здесь. Стреляли!

И как бы запасным вариантом сигнала о сдаче Дома (решающим в те минуты сигналом) стал одинокий человек без автомата – голый, на самом верху. Прожектора нашли его почти сразу. Луч зафиксировал… Голый – это как раз и означало, что ресурсы защитников истощились. На нуле. Сдаемся…

И атакующие снизошли. На эти самые две (исторические) минуты врубили свет (все, кто был в Доме, помнят кратко вспыхнувшие лампы). И по ожившему телефону спросили: ну что, голяки?.. Сдаетесь?.. В те две минуты ответ был в пользу мира: да… сдаемся… Если расправы не будет.

А ведь могла быть бойня. С последствиями.

Но параллельно честная газетенка излагала и альтернативное мнение. Оппонент возражал… Да, голый был. Да, на самом верху. Но это был свихнувшийся, одуревший от рвущихся снарядов старик чиновник… Голодный… Его многие видели. Он бродил по опустевшим коридорам больше суток…

Дело в том, что старик во время обстрела вдруг оказался блокирован обвалившейся (рухнувшей внутрь) стенной перегородкой – и мог выбраться только на крышу. Он еле вылез в щель. Выбираясь из завала, он и ободрался… Стал совершенно гол… Бедняга!.. А на край крыши он, бедный, вышел, чтобы просто отлить… Вниз… Прожектор это четко зафиксировал. Все видели… Старик дотерпел до ночи. Он не мог сделать дело днем на виду прохожих. На виду женщин… Он не мог сделать дело на виду Си-эн-эн. И поэтому только ночью… Только при лунном свете голый старик отлил прямо на атакующих – газета иронизировала, – в этом не было презрения, он просто справил нужду.

Олежка продолжал посмеиваться:

– Дядя. А вот опять… Про вас… Говорят, там видели голого с членом.

Я вышел из дачи. Так совпало… Только-только выполз на дорогу из своего Осьмушника, а Даша только-только выехала на машине и на вздыбе дороги меня нагнала.

– Ну что, дед! – крикнула. – Могу подбросить.

– Куда?

– Могу до электрички. А если ты в город – могу в город – прямиком до метро.

Я колебался. Сам не знаю почему. А машина потрясающая! Эта была еще лучше, чем та, которую она позаимствовала тогда у сестры. Еще более сверкающая. Надо же – с открытым верхом!

– Так едем или нет?

Похоже, я осторожничал. (Или, может быть, лелеял старую обиду.) Я как будто прикидывал, нет ли опять в этом ее приглашении какой-то эгоистичной женской задумки.