Охота на рыжего дьявола - Давид Шраер-Петров

Каждое утро я приходил в лабораторию с надеждой, что сегодня обязательно повезет, и очередной образец rBCGF окажется счастливым — будет обладать высокой активностью. В конце дня я приходил в кабинет Шармы с результатами очередного эксперимента, цифры которого, зафиксированные на принтере, не радовали ни его, ни меня. В лаборатории привыкли к хроническому невезению, которое было продолжением и подтверждением невезения нескольких человек, занимавшихся до меня очисткой rBCGF. Закрадывалось сомнение, наверняка не только у меня: «А не мираж ли это — рекомбинантный BCFG?» Когда я выходил из радиологической лаборатории со свежеотпечатанными результатами очередного эксперимента, из разных углов «большой» лаборатории раздавалось: «Ну как, Дэйв, опять по нолям?»

Я работал все семь дней недели, практически без выходных, надеясь, что, увеличив количество экспериментов, по закону больших чисел доберусь до счастливого образца, обладающего хорошей активностью. Все было напрасно. Заходя в «большую» лабораторию или сталкиваясь со мной в коридоре, в библиотеке, около кофеварки или за компьютером, доктор Шарма обходил меня стороной. Хроническое невезение и боязнь потерять работу (в то время я был единственным кормильцем в нашей семье) до того угнетали меня, что я впал в полную меланхолию. Возвращаясь поздно вечером домой, после работы, а сверх того — после Браунской научной библиотеки я, наскоро проглатывал ужин и валился на диван лицом к стене. Хорошо, что Мила и Максим поддерживали меня. Но Максим с зимнего семестра перешел жить в студенческое общежитие, а у Милы были свои не менее травматические проблемы с поиском постоянной работы.

На исходе был март 1988 года. В полуподвал лаборатории скользнул луч солнца. Что-то встряхнуло меня. Какая-то неясная мысль шевельнулась в душе. Именно так: мысль-предчувствие. Эмоция, трансформирующаяся в мысль, проклюнулась во мне. Как будто накануне новых стихов. Ясно вспомнилась во всех деталях работа с пенициллиназой. Тогда ведь тоже приходилось в гетерогенной (неоднородной) популяции культуры стафилококков разыскивать активных продуцентов этого фермента, разрушающего пенициллин. Я разработал тогда микрометод, позволивший анализировать на уровне изолированной колонии неоднородную популяцию микроорганизмов. Как известно, колония — это потомство единственной изолированной микробной клетки. Значит, если мне удастся среди сотен колоний, выросших из одного образца потенциального продуцента rBCGF на поверхности питательного агара в чашке Петри, обнаружить хотя бы одну нужную колонию — задача будет решена. Почти решена. Я предположил, что BCGF — этот фактор роста и развития В-лимфоцитов должен продуцироваться во внешнюю среду. Хотя бы в небольших количествах, но должен. Нужно обнаружить колонию — активного продуцента. Для прежних экспериментов, когда проверялась активность rBCGF, из очередного образца кишечной палочки выращивалась большая масса бактерий и применялись сульфат-сефарозные очистительные колонки, позволявшие пропускать большие объемы предполагаемого «сырого» rBCGF. Но если среди этих миллионов клеток и была одна или несколько обладавших активностью, они терялись в массе «пустышек». Я приготовил микроколонки из пастеровских пипеток и наполнил их той же самой сульфат-сефарозой. Колонии бактерий, выросшие на питательном агаре, метились номерами, небольшая часть материала колонии высевалась в пробирку с питательным бульоном, а большая часть колонии переносилась в раствор, разрушавший клеточную стенку бактерии и освобождавший цитоплазму. Затем раствор фильтровался через микроколонку. Активность полученного образца проверялась на способность стимулировать рост и развитие В-лимфоцитов. Мой стол был загроможден штативами с микроколонками и пробирками, в которые фильтровались лизаты rBCGF из анализируемых колоний. Картина напоминала скульптуру модерниста под названием: стеклянный еж. Джим Джексон присвистывал и подмигивал иронически. Джон Морган сочувственно похлопывал меня по плечу. Остальные молчали, стараясь побыстрее миновать моих «ежей» и многозначительно переглядываясь. Доктор Шарма надолго запирался то с тем, то с другим сотрудником. Чаще с Джимом или Сильвией. Наверняка, советовался, как быть со мной? Я анализировал колонии: выращивал, фильтровал, проверял активность.

И вдруг одна колония оказалась активным продуцентом rBCGF. На фоне монотонного плато, показывающего внедрение радиоактивного тимидина в ДНК тест-культуры В-лимфоцитов, выскочили цифры, намного превышающие активность стандартного cBCGF. Я рассеял на поверхности питательного агара оставшуюся часть колонии явного продуцента. Примерно четверть выросших колоний активно продуцировала rBCGF. Еще один круг экспериментов с применением первого закона Менделя — закона «одинаковости» — селекции колоний, продуцирующих активный rBCFG, и у меня в морозильнике набралась внушительная коллекция лиофилизированных субкультур кишечных палочек, продуцирующих rBCGF. Вся лаборатория в течение недели занималась повторением моего эксперимента. Каждому было поручено независимо друг от друга воспроизвести селекцию продуцента rBCGF. Результаты упорно повторялись. Анализ ДНК продуцентов подтвердил, что ген rBCGF интегрирован в геноме бактерий-продуцентов. Доктор Шарма позвал меня к себе в кабинет, затворил дверь и сказал с пафосом, что никогда не забудет того, что я сделал для него и лаборатории. Мой curriculum vitae вместе с сопроводительным письмом Абби Майзеля были посланы в Браунский университет, чтобы утвердить меня в звании научного сотрудника.

В пятницу следующей недели в конференц-зале отдела патологии, расположенном в главном здании госпиталя, состоялось лабораторная конференция. Это было традицией доктора Майзеля: проводить научные конференции по пятницам. Мы закусывали, запивали еду кока-колой и слушали сообщения. Вся комната была окутана табачным дымом. В те годы Абби непрерывно курил сигареты, прикуривая очередную от еще непогасшей предыдущей. Этим он мне напомнил одного из моих учителей в микробиологии стафилококковых инфекций академика Г. В. Выгодчикова. Я снова рассказал нашим сотрудникам, к которым присоединились доктора Такеда (Takeda), Куттаб (Kouttab) и приехавший на полгода из Франции доктор Вазгез (Vazgez), как мне удалось селекционировать активного продуцента rBCGF. Данные свои я проиллюстрировал не только показателями внедрения радиоактивного тимидина в клетки В-лимфоцитов, но и результатами электрофореза белка, выделенного из «сырого» экстракта, пропущенного через микроколонку. Контролем служил cBCGF, полученный из Т-лимфоцитов. После вопросов сотрудников, касающихся лабораторной техники, факторов роста, лимфокинов и рекомбинантных белков, Абби неожиданно спросил, обращаясь к доктору Шарме: «Где будет в ближайшее время какая-нибудь всеамериканская конференция, на которой обсуждаются факторы роста и лимфокины?» «В начале мая в Лас Вегасе, доктор Майзель. Конференция FASEB. В программе намечается специальная сессия по факторам роста». Засунув зашипевшую сигарету в пластиковый стаканчик с остатками минералки, Абби вскочил со своего стула с неожиданной для такого Гаргантюа подвижностью: «Шеф, надо послать Давида в Лас Вегас!» «Конечно, но ведь сроки подачи заявок на постеры прошли…». «Отправим его послушать. Пусть потолкается среди научной толпы, посмотрит интересные ему постеры, послушает доклады, побродит на выставке медицинского оборудования, потолкует с фирмачами. Да и просто отдохнет. Он это заслужил! Прав я, шеф?» «Как всегда, Абби», — заулыбался Шарма. «А чтобы Давиду не скучно было, пускай поедет с женой! Хочешь поехать с женой в Лас Вегас, Давид?» «Конечно, Абби!» «Линда! Линда!» — высунулся Абби в коридор. Появилась Линда, такая же крупная и улыбчивая, как профессор Майзель: «Да, Абби?» «Закажите билеты туда — обратно в Лас Вегас для доктора Давида Шраера с женой, номер в приличной гостинице и выпишите деньги на двоих. Неделю хватит отдохнуть, Давид?» «Вполне, Абби!»