Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик

Он строил, и чем больше он строил, тем больше нравилось ему строить. Он трудился, овеваемый ласковым летним ветерком, под горячими лучами солнца, трудился и радовался своему труду. Когда кончились материалы, он сделал небольшую передышку. Его постройка не была большой, не настоящее здание, а так, тренировочная модель. Он знал это — одной частью своего мозга, но другая часть буквально дрожала от гордости и возбуждения. Во всяком случае, размеров этого здания хватало, чтобы в него войти. Он сполз по входному тоннелю и, удовлетворенный, свернулся на полу.

Сквозь прореху в крыше просыпалась щепотка земли; выпустив немного клейкой жидкости, он укрепил слабое место. Воздух в его здании был чистым и прохладным, почти без пыли. Еще один, последний раз он прополз по внутренним стенам, обмазал их быстро сохнущим слоем своего клея. Что еще? Его начинало неудержимо клонить в сон.

Он обдумал это, а затем просунул часть себя сквозь так и оставшийся открытым вход. Эта часть будет смотреть и слушать, будет настороже, а тем временем остальной его организм погрузится в блаженное забытье сна. Мирный и удовлетворенный, он знал, что издали не видно почти ничего, только небольшой бугорок, пологая кучка темной глины. Никто ее не заметит, никому и в голову не придет, что лежит под этим бугорком.

А если кто и заметит — ничего, он знает, что делать в таком случае.

Оглушительно взвизгнули тормоза, и старенький фордовскии грузовик остановился. Выругавшись сквозь зубы, фермер подал его чуть назад.

— Ну вот, пожалуйста, еще один из этих. Вылезай и посмотри, только не забывай про машины, они тут носятся, как сумасшедшие.

Эрнест Гретри распахнул дверцу кабины и неуверенно вышел на горячее предполуденное шоссе. Пахло солнцем и свежим сеном, мирно жужжали какие-то насекомые. Засунув руки в карманы брюк, наклонив вперед тощее свое тело, он сделал несколько осторожных шагов, а затем нагнулся и посмотрел.

Да, раздавили так уж раздавили; колеса переехали эту штуку в четырех местах, все внутренние органы смяты и разорваны. В целом существо напоминало слизняка — слизистое трубчатое тело с органами чувств на одном конце и уймой перепутанных протоплазменных отростков на другом.

И все бы ничего, но только вот лицо. Первые секунды Гретри не мог заставить себя взглянуть на него прямо; он поймал себя на том, что рассматривает шоссе, горы, огромные кипарисы — что угодно, лишь бы не это. В маленьких, мертвых глазах было что-то такое странное, какой-то блеск, быстро, правда, исчезавший. Ничего похожего на тусклые глаза, скажем, рыбы — глупые и пустые. Окружающая жизнь приковывала это существо, зачаровывала его, но не успело оно толком и поглядеть на эту жизнь, как приехал грузовик и раздавил его в лепешку.

— Бывает, они и переползают, — негромко сказал фермер. — Пробираются иногда даже в поселок. Первый, которого я увидел, полз по самой середине улицы Гранта, делая, пожалуй, ярдов пятьдесят в час. Медленные они очень. Некоторые, особенно подростки, нарочно их давят. Я-то лично всегда объезжаю, если только замечу вовремя.

Гретри рассеянно потыкал мертвую тварь ногой. И сколько же их там еще, мелькнула смутная мысль, в горах, среди кустов. В поле, поодаль от дороги, виднелись фермерские дома — белые квадратики, сверкающие под ослепительными лучами тенессийского солнца. Лошади, спящие коровы. Грязные, замызганные курицы с тупым усердием разгребают пыль. Мирная сельская местность, сонно купающаяся в летней жаре.

— А где тут была радиационная лаборатория? — спросил он.

— Вон там, — указал фермер, — за теми холмами. Собирать эти кишки будешь? На бензозаправке Стандард Ойл, у них там есть один, в большом баке. Дохлый, само собой. Чтобы сохранить его, наполнили бак керосином. У того состояние вполне приличное, если с этим сравнивать. Ползал ночью по участку Джо Джексона, вот Джо и разнес ему голову брусом два на четыре. Гретри забрался в кабину; ноги его дрожали, подступала тошнота — пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы желудок успокоился.

— Никак не думал, что их тут столько. В Вашингтоне, когда меня отправляли, говорили, что замечено всего несколько штук.

— Их тут уйма. — Тронув грузовик с места, фермер осторожно объехал прилипшие к гудрону останки. — Мы пытаемся к ним привыкнуть, да где там. Многие отсюда уезжают. Ведь прямо словно давит что-то, тяжесть какая-то в воздухе. Такие вот у нас дела, и надо как-то с ними справляться. — Он прибавил скорость, обветренные, дочерна загорелые руки крепко сжимали руль.

— И вот ведь еще что, их вроде как рождается все больше и больше, а нормальных детей почти нет.

Вернувшись в поселок, Гретри сразу позвонил в Вашингтон, Фриману; телефонная кабинка стояла в вестибюле обшарпанной гостиницы.

— Нужно что-то делать. Они здесь повсюду. В три часа я еду смотреть целую их колонию. Я познакомился с одним таксером, он знает, где это. Говорит, их там одиннадцать или двенадцать штук, и все они вместе.

— А как себя чувствуют там люди?

— А как бы ты хотел? Считают, что это кара Господня. Может, они и правы.

— Нужно было нам переселить их вовремя. Очистили бы всю эту местность на несколько миль вокруг, и не было бы сейчас никакой проблемы. — Фриман помолчал. — Ну и что же ты предлагаешь?

— Остров, тот, который мы подобрали для испытания водородных бомб.

— Так это же здоровенный остров. Там жила целая куча туземцев, мы их вывезли и устроили на новом месте. Боже милосердный! — Фриман, похоже, задохнулся от ужаса. — Их что — так много?

— Стойкие и непреклонные граждане нашего отечества склонны малость все преувеличивать, но у меня создалось впечатление, что по крайней мере сотня.

На этот раз Фриман молчал очень долго.

— Я не мог и подумать, — раздалось наконец в телефонной трубке. — Придется, конечно, обсудить все наверху. Мы же собирались продолжать там испытания оружия. Но я тебя хорошо понимаю.

— Постарайся, — сказал Гретри. — Скверная это история, такого нельзя допускать. Люди не могут жить в подобных условиях. Тебе и самому стоило бы съездить сюда и ознакомиться. Такое потом не забудешь.

— Я… я посмотрю, что можно сделать. Поговорю с Гордоном. Позвони мне завтра.

Гретри повесил трубку и вышел из грязного, ободранного вестибюля на слепящий глаза тротуар. Тоскливые, запущенные магазины, машины у обочины — ничем их не лучше. Старики, сгорбившиеся в плетеных креслах с продавленными сиденьями или просто на приступках своих домов. Гретри закурил, с трудом перебарывая дрожь в пальцах, и посмотрел на часы. Почти три. Он медленно побрел к остановке такси.

Город словно вымер. Ничто не шевелилось. Неподвижные, словно окаменевшие в своих креслах старики да с воем пролетающие по шоссе иногородние машины — вот и все признаки жизни. И везде лежит пыль. Каждый дом, словно серой паутиной, окутан вековой дряхлостью. Ниоткуда не слышен смех — или вообще звук, уж все равно какой.