Тамерлан - Жан-Поль Ру

Одним из козырей в руках правящих семей средневекового Запада было заключение политических браков, приносивших им новые землевладения или, за неимением таковых, союзников. На Востоке, где женщины, за редким исключением, самодержавными правительницами не бывали, произвольно распоряжаться улусами они не могли, но были властны укрепить союз; увы, опыт свидетельствовал, что поставленная на них карта слишком часто бывала бита. То, что Хусейн и Тимур были шурьями, естественно, их союзнические отношения упрочило, но не спасло от разрыва, который в конце концов произошел. Вместе с тем войти в семью, стоявшую на ступеньку-другую выше семейства собственного, являлось делом почетным; вот почему Тимур любил титуловать себя «царским зятем». Начиная с первых лет христианской эры, вся китайская иностранная политика вращалась вокруг обмена женщинами между императорским двором и родоплеменными вождями «северных варваров», и последние к этому заметно привыкли. Разумеется, Великий эмир тоже попробовал создать сеть союзов на основе перекрестных династических браков, однако результат оказался мало убедительным. В 1378 году он высказал гератскому малику пожелание укрепить их старинную дружбу посредством брака. Тогда сын малика женился на Тимуровой племяннице, что тем не менее не помешало разразиться конфликту всего через несколько месяцев. Красавица Хан-заде, став снохой владетеля Самарканда, тоже спасала Ургенч весьма ненадолго.

Еще до восхождения на высшую ступень власти, когда Тимур был всего лишь бродячим наемником, его неустанной заботой являлось поддержание тесных сношений, за развитием которых проследить очень трудно, с племенными вождями и соседними владетелями, правившими Моголистаном, Гератом, сербадарской «республикой», и, разумеется, с многими другими. Единственная дипломатическая миссия того периода, о которой мы располагаем мало-мальскими сведениями, — это посольство, направленное им в столицу Хорасана весной 1367 года и возглавленное одним из его родственников, человеком верным, а именно эмиром Чаку-барласом. [245]

Избрание Тимура в 1370 году не только не положило конец этой деятельности, но существенно ее активизировало. В указанном году — возможно, и раньше — он вновь имел контакты с сербадарами и, как свидетельствует Хафизи Абру, послал им подарки; его же эмиссары оказались достаточно убедительными для того, чтобы «республика» не замедлила примкнуть к Тимуру. Переговоры с Гератом происходили все чаще; в документах они датируются 1372 годом, однако могли иметь место и ранее. По мере того как государство укрупнялось, а границы раздвигались, набирала темпы дипломатия, которая в конечном итоге охватила весь мир: установились связи (о них нам известно довольно мало) с Китаем, Византией, Османами, Кастилией, Италией, Англией и Францией.

В то время как Тимурова пропаганда тщилась убедить всех в том, что Китай управлялся Джагатаидами, наследники Юань, Мин не преминули востребовать полностью все монгольское наследство. Мы уже пытались, увы, безуспешно, найти ответ на вопрос: отчего Тимур согласился принять унизительный для себя сюзеренитет Китая? Как бы там ни было, вассальное положение при всей его кажущейся стеснительности стоило Тимуру лишь эпизодической уплаты оброка, более символического, нежели действительного: например, в 1394 году, как явствует из китайских источников, Тарагаев сын поклонился Сыну Неба двумястами сорока лошадьми…

В китайских анналах упоминается о посольствах, направленных Пекином в Самарканд в 1391 и 1395 годах, а также в Трансоксиану (1404). В тех же источниках говорится о Тимуровых посольствах, побывавших в Китае в 1388, 1391 и 1394 годах; вероятно, направлялись и другие. В письме от 1412 года к Шахруху китайцы не забыли напомнить: «Твой отец Тимур-Курган, повинуясь указанию Высочайшего Бога, признал себя вассалом Тай-цу, Его Величества нашего Императора. Он постоянно направлял к нему своих послов с дарами, подобным поведением доставляя покой людям твоей далекой страны».

Мы располагаем более многочисленными сведениями о взаимосвязях Тамерлана и христианского мира, несмотря на всю фрагментарность наличествующей документации. Похоже, Тамерлан положил им начало в 1398 году, направив епископа Нахичеванского, будущего Иоанна Султанийского, доминиканца-итальянца, в Геную и Венецию, у которых в Леванте имелось несколько торговых колоний. Отец Иоанн воспользовался этим для поездки в Рим, где папа Бонифаций IX произвел его в архиепископы. Великий эмир, готовившийся к войне с Османами, усматривал потенциальных союзников в Византии, равно как в европейских державах и в управляемых итальянцами торговых колониях, в частности в Пере (Константинополе). Что до европейцев, коих Баязид незадолго до того (1396) разбил под Никополем и в Византии, которую удушил блокадой, то они уже надеялись только на силы Тимура, могшего нанести туркам удар с тыла. Следственно, дипломатическая работа велась относительно активно. [246]

Зимой 1399/1400 года Тимур принял первое великое посольство византийцев, а в начале 1401 года из Перы явилось посольство к его сыну. Франция, которая незадолго до тех событий озаботилась интересами Генуи, унаследовала от нее несколько восточных торговых колоний, управлять которыми 23 марта 1401 года был поставлен маршал Де Бусико, участник Никопольской битвы. Придя на смену человеку явно неспособному, этот по-своему замечательный человек срочно составил досье на Тимура, наведя справки в колониях в Крыму, Азаке, Кио, Фамагусте и Пере. Именно тогда в Перу прибыла из Трабзона галея с двумя посланцами от Великого эмира, один из которых, некий отец Франциск, обратился к Генуе с требованием не вести с Османами никаких переговоров; он же повез Тамерлану письмо Карла VI.

Немного позже Генрих III Кастильский поручил Гомесу Сата и Хернану Санчесу переговорить с Османами и Тимуридами. Оба посла весной 1402 года достигли Турции и вместе с Баязидом отправились в Анкару, где стали очевидцами знаменитой баталии. На другой день они уже стояли перед победителем. Момент был найден счастливо: Тимур принял их так хорошо, что, когда по возвращении домой они принялись славословить его рыцарство, гостеприимность и щедрость, похвалы били из них фонтаном. Они привезли с собой Тамерланову дипломатическую миссию, во главе с Мухаммедом аль-Кази, состоявшую из трех христиан и шести татар, а также ларец с драгоценными украшениями, в дар от Эмира, и сверх того — трех прекрасных уведенных в полон турками христианок благородного происхождения, коих он нашел в Баязидовом гареме. Одна из них, Ангелина, жена испанского гранда, прославилась: ее романтическое приключение вдохновило поэтов, а Л. Керен составил ее краткое жизнеописание. Миссия в январе 1403 года прибыла в Кадис, а оттуда отправилась в Сеговию, где в то время находился король.

В течение нескольких месяцев до и после сражения за Анкару дипломатические контакты между Византией, франками и Тимуром были особенно интенсивными: в конце 1402 года посольство было отправлено из Византии, 18 и 21 мая 1402 года посланники Джагатаидов ездили в Перу, а также в сентябре; затем в январе и августе 1403 года. Ища, где остановиться, Бусико подходящее место нашел; и совершенно точно, что оно не являлось лагерем Баязида. Касаясь поведения жителей Перы, можно спросить, действительно ли они зашли так далеко, что, если верить Г. Стеллеру, сделавшему соответствующую запись в хронике города Генуя, украсили крепостные стены бунчуком Тимура. Увы, подтверждение этому в других источниках не обнаружено. Как бы там ни было, посланцам Джагатаидов всякий раз устраивался пышный прием, их одаривали дорогими изделиями, лошадьми и нарядным платьем. Тем не менее нет никаких указаний на то, что город признал себя вассалом и согласился платить дань. [247]