Тайна, не скрытая никем - Элис Манро

В тот день, когда Лайза и Кенни впервые забрались на участок Ладнера, они пролезли в щель под забором – вопреки всем развешанным вокруг объявлениям и запрету собственного отца. Дети углубились в лес так далеко, что Лайза уже не знала, в какую сторону идти обратно, и вдруг услышали резкий свист.

– Эй, вы! – крикнул Ладнер. Он вышел из-за дерева с топориком, как разбойник в телевизоре. – Вы что, читать не умеете?

Им в это время было шесть и семь лет. Лайза ответила:

– Умеем.

– Значит, вы читали мои объявления?

– Сюда лиса прибежала, – слабо сказал Кенни.

Как-то раз, когда они ехали по дороге с отцом, они видели, как рыжая лиса перебежала дорогу и исчезла в лесу на земле Ладнера. Отец тогда сказал: «Эта сволочь живет у Ладнера в кустах».

Сейчас Ладнер объяснил детям, что лисы не живут в кустах. Он повел их смотреть, где на самом деле живет лиса. Они увидели дыру и рядом – кучку песка на склоне холма, покрытом сухой жесткой травой и маленькими белыми цветочками.

– Эти скоро превратятся в землянику, – сказал Ладнер.

– Кто превратится? – спросила Лайза.

– Ну вы и тупые детишки, – сказал Ладнер. – Чем вы занимаетесь весь день – телевизор смотрите?

С тех пор они проводили все субботы – а когда настало лето, то и вообще почти все дни – у Ладнера. Отец сказал, что это ничего, если уж Ладнер такой дурак и готов с ними возиться:

– Только слушайтесь его, а то он с вас шкуру сдерет. Как он со зверями делает. Видали?

Они знали, чем занимается Ладнер. Он позволял им смотреть. Они видели, как он очищает череп белки и как закрепляет перья птицы тонкой проволокой и шпильками так, чтобы они смотрелись красивей всего. Убедившись, что дети стараются, Ладнер позволил им вставлять чучелам стеклянные глаза. Дети смотрели, как он обдирает тушки животных, выскабливает и просаливает шкуры и растягивает их, чтобы полностью просохли, прежде чем отправить кожевнику. Кожевник дубил эти шкуры – пропитывал их ядом, чтобы они не потрескались и мех не облез.

Потом Ладнер закреплял шкуры на теле, в котором не было ничего настоящего. Птичье тело могло быть вырезано из цельного дерева, но тело зверя – побольше размером – было удивительной конструкцией из проволоки, мешковины, клея, бумажной каши и глины.

Лайза и Кенни брали в руки освежеванные тушки – жесткие, как канаты. Трогали потроха, похожие на пластиковые трубки. Давили глазные яблоки, превращая их в желе. Они рассказывали об этом отцу. «Но мы от этого не заболеем, – уверяла отца Лайза. – Мы моем руки борным мылом».

Впрочем, дети узнавали всякое не только о мертвых телах. Что кричит красноплечий черный трупиал? «Компани-я!» А щегол? «Пить-пить-пить!»

– Да неужели! – отвечал отец, когда дети ему об этом рассказывали.

Скоро они уже знали много больше. Во всяком случае, Лайза. О птицах, деревьях, грибах, окаменелостях, планетах Солнечной системы. Она знала, откуда взялись разные горные породы и что во вздутии на стебле золотарника живет маленький белый червячок, который больше нигде в мире жить не может.

Она знала, что не должна болтать обо всем, что знает.

Беа в японском кимоно стояла на берегу пруда. Лайза уже плавала. Она кричала Беа: «Идите в воду, идите в воду!» Ладнер работал на том берегу пруда – срезал тростники и выдирал водоросли, которые заболачивали пруд. Кенни предположительно ему помогал. Лайза подумала: «Совсем как настоящая семья».

Беа сбросила кимоно и осталась в желтом шелковистом купальном костюме. Она была миниатюрная, темные волосы с легкой проседью падали на плечи тяжелой волной. Брови – темные, густые, дугами – и мило надутые губы словно молили о доброте, утешении. От солнца кожа Беа покрылась тусклыми веснушками, а сама Беа была вся какая-то чересчур мягкая. Когда она опускала голову, под подбородком и под глазами появлялись маленькие мешочки. Беа вообще страдала от мешочков и дряблостей, апельсиновой ряби на коже и плоти, разбегающихся, как лучи солнца, сплетений крохотных багровых сосудиков, легкой пятнистости во впадинах тела. Лайза особенно любила именно это сборище недостатков, призрак тления. Еще ей нравилось то, что глаза у Беа часто были на мокром месте, а голос, хрипловатый и неестественный, дрожал, заигрывая и словно в шутку умоляя. Лайза не мерила и не судила Беа так, как мерила и судила других людей. Впрочем, любовь Лайзы к Беа не была ни легкой, ни спокойной – нет, она была полна ожидания, но Лайза сама не знала, чего именно ожидает.

Беа входила в пруд. Она это делала в несколько приемов. Решение, несколько быстрых шагов, пауза. Уже по колено в воде Беа обхватила себя руками и взвизгнула.

– Вода не холодная, – заверила ее Лайза.

– Нет, нет, она очень приятная! – подхватила Беа.

И продвинулась, издавая радостные звуки, до места, где ей было по пояс. Затем развернулась лицом к Лайзе, которая заплыла ей за спину, чтобы побрызгаться.

– Не надо, не надо! – закричала Беа.

И принялась прыгать на месте, буравя воду руками с растопыренными пальцами, собирая ее горстями, словно розовые лепестки. Она стала неумело кидаться водой в Лайзу.

Лайза перевернулась на спину и задрыгала ногами, чуточку побрызгав Беа водой в лицо. Беа все подпрыгивала, стоя в воде и уворачиваясь от брызг, поднятых Лайзой, и при этом напевала какую-то дурацкую радостную песню. «Ох-ух, ох-ух, ох-ух!» Что-то в этом роде.

Даже лежа на спине на поверхности воды, Лайза видела, что Ладнер перестал работать. Он стоял по пояс в воде на другой стороне пруда у Беа за спиной. И наблюдал за Беа. Потом тоже начал прыгать в воде, вверх-вниз. Тело у него было прямое и не гнулось, но голову он резко поворачивал вправо-влево, хлопая по воде растопыренными трепещущими пальцами или будто снимая с нее верхний слой. Он то красовался, то дергался, словно в восхищении от собственной красоты.

Он передразнивал Беа. Он делал то же, что делала она, но глупо и безобразно. Он совершенно преднамеренно и целенаправленно выставлял ее дурой. Посмотрите, как она тщеславна, как бы говорил Ладнер своими скачками. Посмотрите, какая она фальшивая. Притворяется, что не боится глубины, притворяется, что счастлива, притворяется, что не знает, как глубоко мы ее презираем.

Это зрелище завораживало и шокировало. Лайза изо всех сил старалась не смеяться – от усилия у нее дрожало лицо. Она хотела, чтобы Ладнер перестал, прекратил немедленно, пока не случилась беда. И одновременно хотела, чтобы эта беда случилась – чтобы пришла боль, которую может причинить Ладнер, чтобы все обнажилось. Восторг на краю бездны.

Кенни радостно заухал. У него-то мозгов не было.

Беа заметила, как Лайза переменилась в лице, а теперь еще услышала уханье Кенни. И обернулась посмотреть, что там у нее за спиной. Но Ладнер уже опять опустился в воду и дергал водоросли.

Лайза тут же принялась дрыгать ногами, устраивая бурю, чтобы отвлечь Беа. Когда та не отреагировала, Лайза поплыла на глубину и нырнула. Глубоко-глубоко – туда, где темно, где в придонном иле живут карпы. Лайза просидела под водой сколько смогла. Она заплыла так далеко, что запуталась в водорослях у того берега пруда и вынырнула, задыхаясь, всего в ярде от Ладнера.