Дорога в Рим - Бен Кейн

Среди них попадались знакомые лица. За годы скитаний с Брутом Фабиола повидала немало командиров, и теперь она поспешила накинуть капюшон, чтобы ее не узнали. Весть об их разрыве уже облетела весь Рим, и девушке не хотелось, чтобы Бруту шепнули о ней раньше времени. Впрочем, волновалась она напрасно: военачальники были слишком увлечены происходящим. Цезарь уже ехал по Риму, среди толп то и дело сновали гонцы с вестями о продвижении триумфальной процессии, и, хотя до его прибытия оставалось еще часа два, все глаза были прикованы к дороге.

Фабиолу вдруг начало одолевать беспокойство: а нужно ли ей было приходить? Тревога лишь усилилась с приездом Антония. Начальник конницы, верный себе, явился в своей знаменитой британской колеснице и не спеша оглядывал толпу, пока ликторы освобождали ему место у нижних ступеней храма. Дрожа от страха, Фабиола отвернулась и попробовала унять бешено бьющееся сердце. Когда она вновь подняла взгляд, Антоний, как и следовало ожидать, перешучивался с караульными легионерами, и ее отвращение лишь усилилось: начальника конницы, беспощадного и жестокого по отношению к Фабиоле, боготворила вся армия и против него девушка была бессильна.

Незаметно пролетел еще час. Брут по-прежнему не появлялся, надежда Фабиолы таяла на глазах. Отвлекшись на Бенигна, который влез с вопросами об охране Лупанария, она заметила Брута лишь тогда, когда тот уже смешался с остальными военными. При виде любовника — не столько красивого, сколько обаятельного — сердце Фабиолы дрогнуло: в церемониальном наряде он был неотразим. В ответ на чьи-то слова Брут улыбнулся, затем рассмеялся, отчего Фабиола только больше затосковала: когда-то его улыбка предназначалась и ей. Может, он ей ценен не только ради заговора? Может, зря она не порвала с Антонием?..

— Подожди здесь, — бросила она Бенигну, который в ответ разразился негодующими возгласами. Однако девушка уже проталкивалась сквозь толпу.

Антония, к счастью, поблизости не было. Добравшись до места, где стояли военные, Фабиола замедлила шаг — и вдруг какой-то темноволосый трибун, обернувшись к собеседнику, увидел Фабиолу и замер с раскрытым ртом. Когда-то, богатым юношей, он часто и с удовольствием наведывался в Лупанарий; их встречи прекратились лишь тогда, когда Брут выкупил ее на свободу.

Фабиола мысленно выругалась. Этот идиот может все испортить! Смерив его испепеляющим взглядом, девушка скользнула к Бруту, который не сразу ее заметил, и оглянулась на трибуна, который, к счастью, не пытался за ней увязаться. Трепеща от робости, она тронула Брута за плечо. Тот не почувствовал.

— Брут! — Она сжала плечо сильнее.

Узнав ее голос, любовник резко обернулся, на лице его смешались удивление и гнев.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, понизив голос. — Охотишься за Антонием?

— Нет…

— А может, за Цезарем? — подозрительно сощурился Брут. — Он о тебе спрашивал. Интересовался, где ты. С чего бы вдруг?

— Не знаю, — в отчаянии выдавила Фабиола. Лучше бы она раньше призналась, что Цезарь пытался ее изнасиловать три года назад! Если рассказать сейчас, Брут не поверит. — Можно с тобой поговорить?

— Здесь? — хохотнул Брут. — Сейчас?

Фабиола легко коснулась его руки.

— Любимый, прошу тебя! Совсем недолго.

Кивнув, Брут повел ее к задним рядам. Попавшийся на пути темноволосый трибун проводил их ошеломленным взглядом.

На небольшом пространстве почти у самой вершины Капитолия, откуда открывался вид на простершийся внизу Рим, они остановились.

— Мне так тебя не хватает! — начала Фабиола. Брут не ответил, однако она видела, что он тоже по ней скучал, и в душе ее затеплилась надежда. — Я зря связалась с Антонием. Он жестокий. Он меня… — Вспомнив все оскорбления Антония, она вдруг всхлипнула, и искренность, неожиданная для нее самой, поразила Брута. Он схватился за меч.

— Что он себе позволяет?

— Все, что захочу! — прогремел рядом знакомый голос. — И она этому только радуется!

Побледнев, Фабиола обернулась. Ухмыляющийся Антоний стоял в двух шагах позади. Его сопровождал не кто иной, как Сцевола, в глубоко посаженных глазках которого играло откровенное злорадство. Девушка в ужасе шагнула ближе к Бруту.

— Что ты сказал? — переспросил тот с откровенной неприязнью.

— Ты слышал, — ледяным тоном отозвался начальник конницы. — Она изобретательна: то позы предлагает, то партнеров.

Брут, не терпящий оргий, содрогнулся.

— Мужчины ли, женщины — ей все мало, — продолжал Антоний, явно наслаждаясь эффектом. — Вот только гладиаторы мне показались уж слишком.

— Нет! — крикнула Фабиола, заглядывая в глаза Бруту. — Он врет!

Антоний захохотал.

— Врать про такую шлюху, как ты? Зачем бы мне стараться?

Брут поморщился. Фабиола поняла, что он ей не верит.

Громко взревели трубы, возвещающие скорое прибытие Цезаря, и Брут переменился в лице.

— Мне нужно идти, — пробормотал он, поворачиваясь обратно к храму.

— Я тебя еще увижу? — протянув руки, моляще воскликнула Фабиола.

Губы Брута презрительно дернулись.

— После всего, что я слышал? Вряд ли.

Не добавив ни слова, он зашагал прочь.

Фабиолу захлестнуло беспросветное отчаяние. Убей ее Сцевола на месте, она бы и слова не сказала. Однако легкого избавления ждать не приходилось. Стоило Бруту скрыться с глаз, как Антоний шагнул вперед и погладил пальцами ее шею.

— Я тебе надоел?

Фабиола перевела взгляд на радостно ухмыляющегося Сцеволу и вдруг, несмотря на испуг, рассвирепела.

— Слабо сказано! — выпалила она. — Я тебя ненавижу! Попробуй меня тронь — и я…

Остальные слова потерялись в звуках фанфар.

— Жаль. С тобой было славно. Ну что ж, все хорошее когда-то проходит. — Глаза Антония блеснули, как у змеи, готовой ужалить. — Разделаться бы с тобой прямо сейчас, да вот Цезарь не поймет, почему вдруг я его не встречаю. — Смерив Фабиолу неприязненным взглядом, он шагнул назад. — А тобой займется Сцевола. Теперь его очередь.

Фугитиварий подался к Фабиоле, нащупывая на поясе меч.

— Прямо сейчас; — жадно спросил он.

— Не здесь, идиот, — бросил Антоний. — Пол-Рима смотрит. Позже.

Сцевола покорно отступил, и девушка поспешила нырнуть в толпу.

То, что ей дали уйти, пугало больше всего.

— Точно не пойдешь? — переспросил Сабин, тряхнув кошелем. — Денег теперь вдоволь, есть что тратить!

Остальные легионеры заухмылялись. В последний день празднеств Цезарь выдал каждому пехотинцу небывалую сумму в пять тысяч денариев, и даже бедняки получили от щедрот диктатора пшеницу, оливковое масло и по сотне денариев каждый. Награда, полученная легионерами, превосходила их заработок за все годы службы и щедро окупала безоглядную преданность вождю — лишения и смертельный риск теперь казались давними и ничтожными. Вчера, после завершающего триумфа, легионерам объявили недельный отдых, и им не терпелось промотать часть новообретенных сокровищ.