Крымская империя. От ханства до Новороссии - Станислав Чернявский

Первым на это пошел преемник Мухаммед-Гирея – Адиль-Гирей. Ему требовалось набрать в Крыму 20 тысяч рабов по приказу падишаха. Это вызвало восстание, в результате которого Адиль бежал в Кафу, а оттуда в Константинополь. Но в более раннюю эпоху таких инцидентов не было: рабов хватало на всех.

Однако тем, кто находился у самих татар, еще повезло. Рабство было тяжелым, но, по крымским законам, ограничивалось шестью годами. После этого раб, если выживал, становился вольноотпущенником. Он получал даже участок земли для обработки, но при этом не имел права уехать за пределы ханства. Татары нуждались в ремесленниках и земледельцах, а сами не испытывали склонности к этим профессиям. Поэтому они и создавали у себя поселения из уцелевших рабов. По сути, такие рабы превращались в кулов, каких мы видели у древних тюркютов. Жилось таким вольноотпущенникам довольно безопасно, и многие не хотели покидать благодатный Крым по своей воле. Это можно понять: вернувшись, скажем, в Малороссию, они опять превращались в объект охоты для татар. Польское правительство их никак не защищало, укрыться от набегов было негде. А при повторной поимке татары могли продать раба на галеры, откуда пути назад не было. Такие кулы создавали семьи в неволе и рожали потомство. Оно называлось тумы. В 1675 году запорожский атаман Иван Серко совершил набег в Крым и освободил 7000 кулов и тумов. Три тысячи из них пожелали остаться у татар. Они говорили, что в Крыму обладают имуществом, а в Малой Руси останутся голодранцами под властью польских панов. Об этом сообщает в своей летописи украинский хронист Самийло Величко.

Атаман Серко для видимости отпустил кулов, а затем велел перебить. После этого суровый запорожец помолился над трупами:

– Простите нас, братья, да лучше спите здесь до Страшного суда Господня, чем было вам между басурманами размножаться на наши головы христианские, молодецкие, да на свою вечную погибель, без крещения.

Эта зарисовка как нельзя лучше передает эпическую жестокость борьбы между русскими и татарами.

Но великороссы, в отличие от малороссов, рвались на родину из крымской тюрьмы и бежали при первой возможности. У них была родина, была вера, а в русских воеводствах, в родных городах и деревнях ждали свои. В 1674 году в Киев, который принадлежал великороссам по итогам войны с поляками, пришли шестеро выходцев: один из них, Дмитрий Алексеев из Полтавы, провел в плену тридцать семь лет, причем трудился на галерах. Ему удалось бежать, и Алексеев добрался до своих. Бежали при первой возможности и те русичи, что попали в плен после Конотопской и Чудновской битв. Оставаться в Крыму ни кулом, ни рабом не хотел никто. Из московитов получались дурные невольники…

Кстати, сколько рабов и кулов обитало в Крыму? Абсолютных цифр, естественно, нет, и мы вынуждены ограничиться оценочными. Крымцы могли выставить в поле 50 000 бойцов. Вероятно, эта цифра достигалась в результате мобилизации каждого десятого члена орды. Значит, население степной части ханства составляло 500 000 человек. Какое число рабов они имели? В среднем одного раба на семью? То есть те же пятьдесят тысяч? Это возможно. Османское правительство требует у хана Адиль-Гирея передать 20 000 рабов. Задача оказывается вполне реальной: в Крыму живет больше двадцати тысяч невольников. Другой вопрос, что с ними не захотело расстаться само население. Оно и оказывается главным собственником «живого товара». Хан – всего лишь первый среди равных. У него, может быть, имеется несколько сотен рабов для обслуживания двора и работы в солеварнях, но не более. Поэтому вождь орды вынужден обобрать самих ордынцев. Следовательно, 20 000 рабов, трудившихся на татар, – это нижняя граница. Верхняя – 50 000; большее число было бы трудно прокормить и удержать от восстания, а восстаний рабов в Крыму мы не видим.

Численность кулов, то есть вольноотпущенников, оценить невозможно. Разумеется, Серко взял в плен далеко не всех, но сколько их еще осталось? Семь тысяч? Десять? Неизвестно, какое количество невольников выживало после шестилетней работы на господина и получало свободу. С другой стороны, часть вольноотпущенников принимала ислам, усваивала татарские обычаи и спустя два-три поколения превращалась в татар. Не будет преувеличением предположить, что немногочисленные города и поселки Крыма, а также деревни могли вместить пятнадцать – двадцать тысяч вольноотпущенников.

К слову, торговля мусульманскими невольниками в Османской империи не приветствовалась. Продавать в рабство можно было только гяуров, будь то негр, европеец или русич. Поэтому татары не стремились обращать пленников в ислам. Кое-кто из пленных принимал мусульманство, но явление не было массовым. Правда, доминиканский монах француз Жан де Люк, совершивший путешествие на Восток в первой половине XVII века, говорит обратное. Он утверждает, что «татары стараются принудить своих рабов принять магометанство, обещая под этим условием свободу, чем некоторых и совращают». Но ключевое слово – «некоторых». Принятие магометанства не носило массового характера, и отнюдь не из-за героизма русских пленных, а из-за расчетливости татар.

Польское правительство относилось довольно равнодушно к угнанным в рабство малороссам. Что неудивительно: для поляков православные были такими же чужаками, как и для крымских татар. Мы уже видели, как государь Речи Посполитой договаривается с крымцами о том, что они могут угонять в рабство малороссов при условии, что не тронут поляков. Причем перед нами не исторический анекдот, а реальные переговоры на уровне глав государств.

Правительство православного Русского царства заняло иную позицию. Иван Грозный предложил на обсуждение Стоглавому собору вопрос о выкупе пленных из мусульманских стран. Собор приговорил, что пленные в Константинополе, Крыму, Казани, Астрахани и татарских ордах должны выкупаться за счет царской казны. Сумма, потребная на выкуп, распределялась как посошный сбор, то есть налог с каждой сохи. Еще точнее, перед нами налог с участка обрабатываемой земли. Считалось, что выкуп – дело общее. Решение выкупать русских пленных приписывают не только Грозному, но и тогдашнему митрополиту Макарию. Некоторые церковники пошли дальше и возражали, что деньги можно бы взять из казны митрополита, чтобы не обременять крестьян дополнительными поборами. Но это возражение было снято большинством голосов: церковники аргументировали, что не вынесут расходов. Из этого можно судить, сколь большое число пленных сосредоточилось в Крыму к середине XVI века. К этому времени Русь была полем для охоты за людьми.

Выкупать удавалось не всегда и не всех, дело было трудное, обычно им занимались послы, но татары относились к ним плохо. С другой стороны, если верить Михалону Литвину, великороссы считались плохими рабами, хитрыми и лживыми, то есть достаточно пассионарными для того, чтобы быть опасными для своих господ. Поэтому таких людей было выгоднее поскорее перепродать или отпускать за выкуп. Иногда пленных разменивали, но это было редко. Сохранилось издевательское письмо Ивана Грозного опричнику Ваське Грязному, в котором царь отказывается выменять Ваську на знатного мурзу Дивея Мансура, захваченного в битве при Молодях. Грозный полагает, что Васька – слишком мелкий слуга для того, чтобы пойти в обмен на татарского полководца. В итоге он пишет, что готов уплатить за Грязного умопомрачительную сумму в 2000 рублей, хотя раньше «такие как ты по пятидесяти рублев бывали».