Пока Париж спал - Рут Дрюар

Но самое странное здесь – это туалеты. Сам по себе туалет – это дырка в полу, и тебе приходится вставать на приступки по краям и присаживаться над дыркой, чтобы пописать или покакать. Я всегда забрызгиваю себе ноги. И находится он не в квартире, а в коридоре.

Но я хотя бы перестал плакать. Днем. Ночью я могу проснуться в слезах, когда снова вижу повторяющийся ночной кошмар. В нем я бегу в темноте по лесу, перепрыгиваю через широкие ручьи, падаю в спрятанные под листьями ямы, все бегу и бегу, пока мои ноги не отказывают. Тогда я сдаюсь и ложусь на землю, в ужасе ожидая, когда монстр придет, чтобы съесть меня. И когда он уже собирается укусить меня за ногу, я кричу. И просыпаюсь от крика. В моем кошмаре я кричу очень громко, но когда просыпаюсь, настоящий крик оказывается тихим. Мне хочется включить свет, но я боюсь, что монстр прячется где-то в комнате и только и ждет, чтобы откусить мою руку. Мне хочется позвать кого-нибудь, но я слишком боюсь собственного голоса. Да и все равно нет никого, кто мог бы помочь мне. И тогда я лежу и стараюсь отыскать в памяти счастливые воспоминания. Я представляю себе пляж, океан, школьный двор, где играют и кричат дети. Иногда это помогает снова уснуть.

Внутри меня пустота. Каждое утро, когда я просыпаюсь, она со мной. Она никогда не отступает. Мысль о том, что маму забрали полицейские, делает эту пустоту еще больше, поэтому я стараюсь не вспоминать об этом. Она снова и снова выкрикивала мое имя, и, мне кажется, я даже ударил офицера. Или это был не я? Мои воспоминания путаются.

Все постоянно повторяют: «Это не твоя вина». Я не понимаю, о чем они говорят. Почему это должно быть моей виной? Все дело в том, что я родился в неправильном месте. Но я не выбирал, где мне родиться. Если бы я мог, то ни за что бы не выбрал Францию, это уж точно. Ненавижу эту страну.

У меня болит живот и снова ужасно чешутся ноги.

– Sam-uel, le petit déjeuner est prêt[1], – слышу я голос Бородача через дверь.

Я отворачиваюсь лицом к стене.

– Уходи, уходи. Меня зовут Сэм, – бормочу я в подушку.

Вдруг он оказывается в моей комнате, открывает окна и тянет вверх металлические ставни. Комнату наполняет свет.

– Qu’est-ce qu’il fait beau![2] – его голос нарочито веселый. Он наклоняется и теребит мои волосы. – As-tu bien dormi?[3]

Я вылезаю из постели, обуваю тапочки, надеваю халат и сажусь на край кровати. Мне некуда торопится. Я осматриваю комнату, разглядываю деревянный самолет, подвешенный к потолку с помощью проволоки, он парит над столом. Фотографию на стене с изображением каких-то людей, одетых в черное – или это просто фото черно-белое? Может, все они одеты в ярко-фиолетовое или зеленое. Но никто из них не улыбается. На той же стене стоит глиняный бюст моряка с ярко-желтыми волосами и в тельняшке. Он меня пугает.

– Allez, Samuel. – Бородач направляется к двери.

Мне приходится идти за ним.

Завтрак состоит из нарезанного baguette и миски с горячим шоколадом. Он разложен на желтой скатерти. Эти люди совсем не используют тарелки, вместо этого они руками собирают крошки после еды и выбрасывают их из окна. Они окунают свой хлеб в миски с кофе, но я не опускаю свой в горячий шоколад. Я намазываю масло и абрикосовый джем на свой кусок. Как же мерзко, когда в твоем напитке плавают хлебные крошки! И кто вообще пьет из мисок? У них в доме нет настоящих чашек, только маленькие кофейные чашечки, как в чайных наборах для девочек.

Они разговаривают, но я не понимаю ни слова. Я только научился говорить oui, да, и non, нет.

После завтрака иду в свою комнату и одеваюсь. Моя одежда сложена в блестящем деревянном шкафу, который пахнет так, будто ему уже сто лет. В его дверце торчит металлический ключ, я попробовал повернуть – он действительно работает. Можно на самом деле запереть в нем кого-то. Почти вся моя одежда – вещи, которые я привез из дома. Они непонятным образом оказались здесь, прямо как я.

Достаю с полки пару джинсов и желтую футболку. Пока одеваюсь, пытаюсь представить, куда они поведут меня сегодня. Я уже поднимался на Эйфелеву башню. Смотрел на Париж сверху вниз, будто из окна самолета.

Бородач открывает дверь и входит в комнату.

– Allez, Samuel. Nous allons sortir, toi et moi[4].

Я догадываюсь, что мы куда-то идем. Не спрашивайте, откуда я знаю это, просто знаю. Поднимаюсь и выхожу из комнаты вслед за ним, мы из квартиры спускаемся по лестнице и оказываемся на улице.

Тротуар настолько узкий, что мы не можем идти рядом. Это хорошо, потому что у меня есть ощущение, что он взял бы меня за руку, если бы мог. Но он идет позади, положив руку мне на плечо и направляя меня. Иногда он сжимает мое плечо, чтобы я притормозил, а затем показывает что-то и болтает на французском.

В Париже нет коттеджей, и двориков тоже. Кругом одни многоквартирные дома и смешные магазинчики. Тут есть кондитерские, в которых просто продают выпечку, только вот дома выпечка совсем другая. Там есть блестящая булочка в форме косички и печенье в форме полумесяца, покрытое сахарной пудрой. Но я бы лучше съел пончик с джемом.

Пока мы идем, я рассматриваю окошки на крышах. Пытаюсь представить себе, как нацисты забегали по узким лестницам, кричали и стреляли во все стороны.

Бородач ведет меня в магазин. Когда мы заходим внутрь, звенит колокольчик, и другой бородатый мужчина выходит из-за занавески. Он пожимает руку Бородача, затем целует его в щеку. Я следующий. Я готовлюсь почувствовать колючую бороду, но мужчина крепко пожимает мне руку и смотрит на меня своими темно-карими глазами. Я отвожу взгляд. Я замечаю часы и золотые цепи, сверкающие на полках стеклянных шкафов. Мужчина идет за прилавок и достает поднос с золотыми кольцами, выложенными на красной ткани.

Бородач изучает их. Затем выбирает одно, и мужчина достает его и вертит в своих длинных пальцах. Он возвращает поднос в витрину и достает несколько металлических колец, соединенных друг с другом проволокой.

Бородач берет мою руку и кладет ее на витрину. Я пытаюсь вырваться, но он держит ее крепко.

– Allez, Samuel. C’est un cadeau pour toi[5].

Я думаю, cadeau означает подарок. Я расслабляю руку.

Мужчина надевает металлические кольца на мой средний палец, пока одно из них не подходит по размеру.

– Bien, très bien. Je fais ça toute de suite[6].