Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

приятель в Японию в круиз съездил. И купил там автомобиль за сто рублей… То есть не за сто рублей, а за сколько-то там йен, которые ему здесь выменяли на сто рублей… Так я ему чуть в морду не дал… Ну не могу я ничего больше слушать про Японию… Не могу!.. Съездил в Японию — молчи!.. Не расслабляй меня! Мне сейчас в прачечную идти, белье сдавать! Я сейчас собранным должен быть, как минер… А из прачечной на почту, они мне уже неделю газет не приносят, а ты мне про Японию!.. А после почты — в военкомат, вспомнили про меня на 44-м году жизни, приказывают явиться, так и пишут в повестке: «приказываю явиться», а у меня язва и все тело после программы «Время» начинает чесаться, а ты мне про Японию!

И очень хочется выйти на каком-нибудь иностранном языке. Чтобы малопонятными буквами. Чтобы поднести жене к носу иностранную газету: видишь, тут я… Вот в этом вот углу!.. Да не в этом вот, дура, а вот в этом!.. Карандашом же отчеркнуто!.. Про что я тут написал?.. Да не помню, перевели, черти, надо бы дать кому-нибудь обратно перевести… Оценили, значит!.. Там оценили!.. Не хухры-мухры!.. Это тебе, брат, не в «Блокноте агитатора» тиснуться!..

Художникам завидую какой-то нехорошей завистью. Художник, он, еще масло на картине не просохло, а уже волокет свою картину за бугор. Ежели там понравится, здесь как пить дать с руками оторвут.

Опять же — эмигранты… Человек как бы вырастает в цене, если он эмигрант… Его здесь и встречают уже по-иному. А не будь он эмигрантом!.. С той же песенкой, с теми же самыми стишками!.. Да кому он тут нужен и чем он от десятков тысяч отличается?!

Мальчик, кем хочешь быть, а, мальчик?.. Космонавтом, наверное… Нет?.. Тогда врачом?.. Тоже нет?..

Тогда, наверное, шофером?.. Как я в детстве… Би-би!.. И не шофером?.. Тогда кем же, мальчик?.. Как дядя певец Вилли Токарев!.. Ух, ты какой, мальчик!.. Маленький, маленький, а башка соображает!

Телевидение нет-нет, а порадует.

Диктор, во всем импортном, по телевизору с южно-корейской трубкой, путаясь в русских ударениях, сообщает, что-де открылось, мол, совместное предприятие, которое не сегодня-завтра начнет выдавать продукцию, которая с успехом сможет соперничать на международном рынке и принесет нам, страждущим, валюту, на которую мы, чует мое сердце, накупим много новых южнокорейских трубок и кой-какой одежки приодеть наших дикторов, чтоб они смотрелись не хуже, чем у людей.

На соседней улице открылась чудо-рем-контора, набитая строительными материалами и сантехникой. Тут тебе и «елочки», и самоклеящиеся обои, и кафель-изразец, который только в тюремном сне может присниться. Но — на валюту!

Есть потрясающее кафе, где готовят — пальчики оближешь, и цыгане в кумачовых рубахах пиликают на скрипочках «Не сыпь мне соль на рану». Но — на валюту!

Есть у меня знакомая, 20 лет от роду, ноги от шеи, знает пять языков, тонка, нежна, умна, говорит на любые темы… Но — за валюту!

Пожалуй, я и сам бы мог бы и получше написать эту заметулю, побойчей, позабористей, но… Ну, вы меня понимаете…

Но за наши деревянные?.. Счас!.. Разбежался!..

Фауна и флора

Как сказал поэт:

Между фауной и флорой

Есть таинственная связь.

За обедом о которой

Догадался я вчерась.

Нет, я не Пришвин, я другой…

Путаю пионы с астрами, гончую с борзой, а из всех деревьев могу распознать только дуб, потому что на нем желуди.

Связь моя с природой окончательно подорвана разнеженной городской жизнью.

На месте Робинзона Крузо я бы уже на третий день отдал концы, будучи не в сил six даже развести элементарный костер. Нет, раньше отдал бы…

И все же и я, и я не чужд склонности к созерцанию таинственной флоры и не менее таинственной фауны.

Бреясь ежедневно перед зеркалом в ванной комнате, я меланхолически, самым углом глаза наблюдаю, как целеустремленно торопится куда-то целый караван рыжих муравьев по стене с облупившейся от постоянных протечек масляной краской.

И так ежедневно!

И все по одному и тому же курсу!

Муравьи?! В городской-то квартире?!

Откуда и куда держат они свой неуклонный путь?

Какой биологический компас позволяет им не сбиться с невидимой тропы?

А может, они, как древние мореходы, ориентируются по электрическому шестидесятисвечовому солнцу, подвешенному под потолком на пыльном, витом шнуре.

Обитают в моей квартире и мыши.

Жена и теща не дают угаснуть во мне первобытному охотничьему инстинкту.

Периодически заряжаю я тугую мышеловку.

Жена боится мышей ужасно, а теща как бывший патологоанатом берет на себя хлопоты, которые в нашем быту стыдливо именуются ритуальными услугами.

Такое вот распределение труда.

А тараканы!!!

Я здоровье чуть ли не положил в борьбе с ними…

Однажды едва не отравился хлорофосом… (или дихлофосом? Дьявол его возьми!).

Представляю, как хохотали надо мной тараканы!..

(Готов безвозмездно подарить вам замечательное название для эффективного дезодоранта против тараканов, только изобретите его, — «А паразиты — никогда!».)

Говорят, что тараканы более счастливые современники вымерших начисто динозавров…

Потрясающая приспособляемость к превратностям окружающей среды при абсолютной, прямо-таки чудовищной бесполезности.

Только бы жрать да жрать!

Интересно, почему эта потрясающая приспособляемость так часто идет рука об руку с чудовищной бесполезностью?

(Подумать об этом как-нибудь на досуге.)

Однако не пытается ли человек, в данном случае я, как-то оправдать свою неприязнь к тараканам, подвести под нее идеологическую базу?

Не скрывается ли за внешней бесполезностью их образа жизни какое-то высшее, не известное нам предназначение?

И, может, оно как раз именно в том и заключается, чтобы сигнализировать нам о неблагополучной санитарной обстановке в доме — не дремли, мол, хозяйская чистоплотность!

Опять же крысы и мыши…

Крысы бегут с корабля?.. Да здравствуют крысы!.. Они первыми дают знать, что в корабле образовалась течь…

Метафора, которая поучительно соотносится с фактами массовой эмиграции в некоторых странах…

Голубей не люблю… Особенно после Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году.

Официальная птица.

Непременная участница шоу-программ.

Убогая режиссерская фантазия не идет дальше того, чтобы выпустить под финал стадионного зрелища голубей…

Голубь Пикассо был хорош, потому что он был первым.

Казенное мышление превратило голубя в банальность, в общее место.

Жизнь голубей — убедительный пример того, как талант, поставив себя на службу официальщине, непременно должен померкнуть.

Кошек уважаю, собак уважаю…

Нет, город совсем не такая уж пустыня из бетона и стекла, как иногда принято думать.

В соседнем доме сиамская кошка