Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

Потом, с громким стоном, шатаясь как умирающая, я добралась до своей машины и рухнула на сиденье. Опустив голову на руки, я стала судорожно глотать воздух: «Как же он мог такое сделать с нами?»

Это было так же жестоко, как если бы он пристрелил нас обеих. Но у него была другая цель — он хотел, чтобы мы страдали.

У меня произошел провал в памяти. Так часто бывает, когда сознание старается защитить психику от силы потрясения. Спасибо Джейсону, благодаря нему я поняла, что если с тобой произошло что-то очень плохое, потом трудно изжить из психики последствия этого, потому что часто просто не знаешь, что же произошло. Перестав, наконец, стонать, я села, опершись лбом на руки, и молча зашевелила губами, разговаривая сама с собой. Я безостановочно качала головой. Мне казалось, что если я остановлюсь, то голова сразу лопнет от переполняющих ее мыслей.

Как он мог быть таким… хладнокровным? Как он мог сделать такое со мной, принять решение сознательно причинить вред нам: мне, ей, всей нашей семье? Из-за него я два с половиной десятилетия прожила в полной уверенности, что моя мать — шлюха, что это она разрушила семью, обманув нас всех. Из-за него же я потеряла веру в людей. Когда я начинала сближаться с кем-то, я тут же разрывала отношения, как цыпленок, разбивающий свою скорлупу. Первой нанести удар всегда безопаснее.

Я обожала мать до того случая. Из-за Роджера я стала жить в убеждении, что собственная мать предала меня, — какая мысль может действовать на психику более разрушающе? — и жила в убеждении, что она меня не любит. Когда в тот день я ворвалась в комнату и застала ее с мистером Коутсом, я стала соучастником их преступления. С этого момента я выбрала одиночество.

Для того чтобы осудить Анжелу, всем хватило одного факта — того, что она была неверна. Я не задавала себе вопроса, почему она на это пошла, ведь это совсем не в ее стиле. Наш приговор был окончательным, как будто она совершила убийство.

А теперь я не могла понять, как мне не пришло на ум поинтересоваться мотивами. На основании опыта работы в «Гончих» я знала, что если один из партнеров завел связь, значит, пришел конец долгим болезненным отношениям. Зная об этом, я просто не хотела думать о причинах измены матери. Я считаю, что мы с Грегом похожи на следователей, явившихся на место преступления. Мы выясняли правду. Мы не предотвращали зло, которое уже произошло. Мы прибывали на место преступления всегда слишком поздно. В детективных телесериалах следственная группа всегда в более выгодном положении: у них в руках есть и начало, и середина истории, и они могут проследить путь жертвы до ее печального конца. У нас не было начала и середины, в нашу задачу входило только засвидетельствовать конец.

А теперь меня вдруг осенило — знать финал недостаточно. Особенно когда история произошла в твоей собственной семье, когда понимание того, что произошло до поступка, может по-другому осветить весь ход последующих событий.

Как он мог? Как он мог сделать такое со мной, своей маленькой дочерью?

Как он мог поступить так со своей женой, если любил ее? Он неадекватно сильно наказал ее за ошибку. Хотя тут не годится слово ошибка. Вот хлестать молоко из пакета с просроченным сроком годности — да, это ошибка. Я так легко и бойко осудила свою мать за обман, хотя ее единственным неверным решением был «правильный поступок» — решение остаться с Роджером, сохранить семью. Этим она причинила вред многим, но себе — в наибольшей степени. Я не считала, что поступила правильно, когда переспала с Джеком, будучи официально помолвленной, с Джейсоном. Но я отдавала себе отчет, что если Джек — мой мужчина, то секс с ним нельзя осуждать, осуждать нужно то, что я хотела заключить брак с Джейсоном. Бедная Анжела. Я чувствовала, как значение ее неверности становилось все меньше и меньше, исчезало, как шипучий аспирин в стакане воды. Ее вина, не шла ни в какое сравнение с виной отца, воплотившего в жизнь свой ужасный план — сделать меня свидетелем измены матери. Жестокость его замысла была неизмерима. Я не поняла толком, что происходило в спальне, но меня испугала вульгарность увиденного, а еще больше — реакция матери и моего школьного учителя драмы.

Я все еще не могла поверить, что мой отец был способен на такую бессердечность. Если это было задумано, как способ наказать жену, мне еще повезло, что ему не пришло в голову удушить меня выхлопами своего «вольво». Это тоже было бы хорошим наказанием для нее. Я не слишком разбираюсь в вопросах отцов и детей, но что такое хороший родитель, можно понять на примере Габриеллы. Любящий родитель защищает своих детей от всего, что только можно. Их потребности для него важнее своих собственных. И уж совершенно точно, если любишь своего ребенка, ты не станешь травмировать его до самых кончиков белых носочков только ради того, чтобы отомстить своему супругу. Отец причинил мне боль. Если быть точнее, очень сильную боль.

Мне было так больно, что перехватило дыхание.

Если кого-то любишь, не станешь намеренно причинять ему боль. Из этого следовал только один вывод: мой отец меня не любил. И не надо было работать в «Гончих», чтобы понять: мать меня любила. Любила так, что готова была забыть себя.

В окошко машины постучали, я подпрыгнула от неожиданности и тут же открыла дверцу:

— Ты что! Никогда так больше не делай!

Джек сел в автомобиль рядом со мной.

— Ну, как ты, Колючка? — Он погладил меня по спине. Вид у него был крайне озабоченный.

Я повернулась к нему:

— Ну, что? Я пригласила тебя посмотреть, как мои родители выступают на сцене, а ты привел его и всех огорчил.

Джек осуждающе покачал головой:

— Ханна, Джонатан любит твою мать. А она так несчастна с твоим отцом. Я и раньше думал, что никогда в жизни не видел человека печальней, чем она. Но не знал причины ее грусти. Она и сейчас грустная. Мне очень жаль, что у тебя с ней такие холодные отношения. Роджеру должно быть стыдно. Вот я и подумал: есть двое несчастных людей, которые могли бы быть счастливы вместе, а кроме того, ты…

— Ой, не надо меня опекать…

— Ну и ладно. Это трудно объяснить. Джонатан обратился ко мне с просьбой стать его агентом не потому, что знаком со мной. Он знал, что я женился на тебе, потому что одиннадцать лет назад видел объявление Роджера в местной газете. Он всегда помнил об Анжеле, но ничего о ней не знал, и решил, что она и Роджер наладили отношения. Сам он был женат некоторое время, но развелся четыре года назад. Когда он искал себе агента, он позвонил мне, надеясь, что заодно я расскажу ему что-нибудь об Анжеле. Он не мог ее забыть. Что я мог ему рассказать? Вот только сейчас… Я решил вмешаться не потому, что мне было нечем заняться. Месяцев пять-шесть назад Джонатан рассказал мне всю правду о том, что тогда произошло. И мне многое стало ясно про тебя. Вот я и подумал, что ты имеешь право узнать, что же произошло на самом деле, а не версию Роджера. Я никак не ожидал, что Роджер так отреагирует на Джонатана. И от Анжелы я не ждал такой реакции. К тому же я ведь не знал, что она будет на сцене. Ты не говорила. Ну, я решил привести его с собой. Пусть сам ее увидит и решит, кого любит: ее или воспоминания. Проще любить идеализированный образ, чем реального человека. От идеала никакого горя не будет. Подумал: человек в отчаянии, пусть хоть посмотрит на нее. Но я привел его не только поэтому. Я хотел, чтобы он рассказал тебе, что произошло тогда. Это было ужасно — подвергнуть ребенка такому испытанию. Я подумал, вдруг ты вспомнишь, поймешь… себя. И еще я надеялся, что хоть частично уйдет твой страх…