Египетская мифология - Макс Мюллер

Другой человек просит прощения у божества более основательно[729]: «Я невежественный, бессердечный (то есть глупый, безмозглый) человек, который не понимает разницы между добром и злом». Другие заявляют, что человечество в целом слабо и беспомощно перед богами. Даже если никакой страшный грех не тяготит совесть, полезно признаться, что этот человек слаб перед богами, и предположить, что они без труда обнаружили бы вину, если бы не были такими милостивыми и всепрощающими. Это тональность следующего гимна:

Этот тон фанатичной веры проникает даже в официальные надписи. Мы находим фараонов, которые униженно молят богов о божественной охране и просвещении, когда, согласно традиционной теории египетского царства, им следовало бы говорить надменно, так как они сами являются воплощением богов и владыками всей мудрости. Так один царственный проситель сообщает[734]: «Не дозволяй мне делать то, что ты ненавидишь; спаси меня от всякого зла!» Тем не менее такие униженные признания в царской приверженности к ошибкам и слабости не являются столь многочисленными, как параллельные утверждения, имеющие более древние корни. Согласно этим представлениям фараон настолько возвышался над невежественным и слабым человечеством, что не мог сознаться в грехе. После 1000 г. до н. э. старый формализм, вообще говоря, все больше и больше подавлял фанатичный тон, особенно после 750 г. до н. э., когда механическое копирование древнейших форм стало превалирующей тенденцией и когда египетский консерватизм отпраздновал свой величайший триумф. Все в большей степени консерватизм становился высочайшей гордостью теологов. Они обыскивали развалины храмов и гробниц ради надписей и папирусов и выбирали из них древние и не совсем понятные тексты, а также имена и рисунки богов, которым поклонялись предки. Таким образом, на свет появилось много забытых божеств. Эта стилизованная под старину тенденция начинается с эфиопских царей с VIII в. до н. э. и достигает высочайшей точки в IV в. до н. э. в правление Нехтанебо. Это был благочестивый монарх, известный также в более поздней традиции как ученый и колдун, который оставил удивительное количество монументов, иллюстрирующих пантеон и учения далекого прошлого.

Чтобы показать громадный контраст между фанатичным стилем в религиозной поэзии Нового царства и древним поэтическим стилем, мы процитируем отрывок из длинного гимна Амону-Ра, который хранится в папирусе музея в Каире[735]. Этот гимн составлен из поэтических отрывков разных веков, и, таким образом, древний формализм представлен в нем бок о бок с более лирическим стилем. В нем, соответственно, мы находим примеры самого высокопарного и архаичного тона:

Дальше гимн просто описывает невероятно древнюю статую бога Мина из Коптоса, о чьем мифологическом характере поэт может сказать мало, поскольку он явно не хочет следовать более поздней идентификации бога с Осирисом. На этой точке стиль слегка оживляется и становится современнее, а затем переходит в гимн солнцу.

Теперь следует раздел в самом современном, лирическом стиле: