Красивые, дерзкие, злые - Анна и Сергей Литвиновы

И вдруг совсем уж революционная мысль мелькала: «Да и нужен ли ты мне будешь, когда Маруськи не станет? Не такой уж ты, Степочка, по большому счету, подарок!»

И правда: пока в Москве жили, ей казалось, будто умней-милей-красивей Степана ни единого мужчины нет. А здесь, в Европе, он вроде не такой уж и бог. Особенно когда пытается счет в кафе попросить, а официант его не понимает. Или если в сауне (в их гостинице, как и везде у финнов, своя парная с бассейном) полотенец не хватает и надо требовать, чтобы еще поднесли, а Степа шугается, все Валю просит, чтоб перевела...

«Может, даже и к лучшему, что мы скоро в разные стороны разбежимся», – думала она.

Степа с Марусей, конечно, звали ее вместе с ними в Цюрих. И, похоже, искренне, на два голоса. Но только так и не уговорили.

– Не по мне эта ваша Швейцария. Слишком чопорная. И дорогая, – говорила Валентина вслух. – Я лучше туда, где потеплее и повеселей, поеду. В Испанию, например. Или в Италию.

И только улыбалась, когда Степан с Марусей, будто заправские рекламные агенты, хором нахваливали страну банков, сыров и часов.

Валя давно уже поняла: на самом деле она хоть где не пропадет. Хоть в Швейцарии, хоть в Гренландии. Ей просто хомут на шею – в лице Марусеньки, да и Степана, – пожалуй, не нужен. К тому же, если совсем уж по-европейски рассуждать: эта Марусина клиника явно не в сто долларов обойдется. Не в тысячу, не в десять тысяч и даже, возможно, не в сто. И если она будет рядом, Степан в любой момент может попросить часть денег из Валиной доли. И придется давать. Не откажешь ведь другу... Хотя самой Валентине на Маруську с ее СПИДом плевать с высокой колокольни. Да, пусть это нехорошо, пусть не по-христиански, но разве ее саму по жизни много жалели? А уж здесь, в Европе, народ тем более жалости не знает. И если по-прежнему оставаться без языка, без нормального образования, с одними только – и не самыми большими! – баксами в спортивной сумке, тебя здесь будут за последний нолик считать. А Валя вдруг поняла: это в России еще можно с ролью «вечной шестерки» примириться. На побегушках – у шефа, на вторых ролях – со Степаном... В России таких несчастненьких даже жалеют. А тут, в цивилизованном мире, презирают. Поняла уже. Насмотрелась. Как презрительно на нее косились, когда в местный университет заявилась – просто полюбопытствовать, какие там факультеты есть: «Вы не говорите по-фински? Только по-английски? Но, простите, тот язык, на котором вы изъясняетесь, даже английским можно назвать с сильной натяжкой...»

«Ладно-ладно. Я вам всем еще покажу», – грозилась про себя Валя. И по ночам, лежа без сна в чужой и неприветливой гостиничной постели, строила «алгоритм успеха»: как только будет готов паспорт – уехать прочь из Финляндии. Туда, где потеплей и есть море. Первым делом – язык, нужно найти очень хорошие и жесткие, часов по семь в день, курсы. Параллельно работать. Где угодно, хоть официанткой или на заправке. Во-первых, деньги будут целей, а во-вторых, опять же, – языковая практика. И еще – к весне разжиться дипломом какой-нибудь европейской хай-скул. Чтобы потом без проблем в университет зачислили... Профессию ближе к делу выберу, только не бухгалтерию, этой дрянью сыта по горло... Деньги, за учебу платить, у меня, к счастью, есть, но все равно... буду добиваться, чтобы стипендию или грант дали. Не только, конечно, из экономии – просто «блестящим студентам» в этом мире, похоже, и работу куда легче найти...»

Валя понимала: в ближайшие годы ей по-любому придется тяжело. Как у них, у капиталистов, принято: кто карьеру делает, больше пяти часов в сутки сроду не спит. Но, с другой стороны, только так, загрузив себя по самую маковку, ей и удастся забыть. О жалобном предсмертном взгляде Пети. О мертвом Жорике, который когда-то доверился ей и потому погиб. Об убитом Григории Олеговиче на заднем сиденье джипа – пусть он и сволочь, но смерти ему Валя не хотела...

И о том, что Степан уходит. Уходит от нее навсегда. Пока к Марусе, потом, когда той не станет, уйдет в воспоминания о ней. А «номером два» Валя ни в чьей жизни быть больше не хочет. И потом: кто говорит, что Москва не верит слезам? Да родная столица – лояльнейший город мира! В ней раздолбаям – самый комфорт и класс. Не то что в безжалостной, хлесткой Европе. «Но я выживу. Как говорит Инга, ассимилируюсь. Преуспею. Одна, сама по себе – зато независимая и сильная».

И Валя совсем без слез проводила Степана с Марусей в Цюрих. А на следующий день уехала из Финляндии сама. А дальше время летело до безобразия быстро – так всегда, наверное, бывает, когда старательно изгоняешь из своей жизни воспоминания. Учеба – работа, работа – учеба. О семье в Европе раньше тридцати даже заикаться не принято, а флирт с дискотеками Валю вообще не интересовал, слишком старой себя чувствовала для беззаботных плясок...

Она не ошиблась в своих прогнозах – добиться успеха, пусть не самого большого, ей удалось. Пусть в ее руках фиговый отельчик «Лас-Чивас», но управлять им, когда тебе всего тридцать четыре?! И владеть тридцатью процентами акций? А в ближайшее время, с большой долей вероятности, она и вовсе контрольный пакет сможет выкупить...

«Точнее – смогла бы , – поправила себя Валентина, она же – госпожа Вэл Долински. – Если б не эта таинственная девка. Нужно срочно узнать, кто она такая. Откуда взялась? Что ей от меня нужно?»

И она вдавила на селекторе кнопку под цифрой «5».

Нажатием пятерки в ее кабинет вызывался начальник службы охраны.

* * *

Овца. Идиотка. Дура. Тупая корова... В общем, просто слов не хватает.

Алиса еле удержалась, чтобы тут же, немедленно, не зарулить в ближайший бар и не накатить от обиды на саму себя рюмку-другую доброго коньяку.

Она чувствовала: эта тетка, управляющая, ее раскусила. Что-то почувствовала, напряглась, заволновалась... И сейчас, вполне возможно, принимает меры. Срочно выясняет, кто к ней приходил, – и ведь выяснит, можно не сомневаться! Или, еще хуже, в этот самый момент тикает из своего отеля прочь...

Но что же теперь делать?

Фантазии, а ими Алиса, пока вела расследование, баловала себя в избытке (как ненавистная Валентина валяется у нее в ногах, моля о пощаде, как горько и некрасиво рыдает, когда ей в грудь упирается пистолет...), тут явно не прокатят. Хотя бы потому, что эффект неожиданности из-за собственной дурости безвозвратно утрачен. Пусть Валентина пока и не знает, кто такая Алиса, но она уже явно настороже. Баба ведь, интуиция развита, мигом небось просекла, что Алиса к ней по тому, давнему, делу... Да и эффектная картинка с пистолетом, наставленным в грудь Поленовой, – тоже, увы, только фантазия. Откуда ей здесь, в Европе, взять пистолет? Да и надо ли так подставляться?

«В общем, я как малый ребенок, – приговорила себя Алиса. – Долго ждала, пока сбудется мечта, а когда она наконец исполнилась, я просто не знаю, что с ней делать...»

Может быть, позвонить Вадиму? Спросить совета у него? Но что муж, преисполненный по поводу ее затеи снисходительного скепсиса, может ей сказать? Только посмеется и посоветует: «Ну плюнь ей в рожу, да и возвращайся в Москву». Вот и выйдет: начиналось как серьезное расследование, а кончится банальной бабской склокой.