След крови - Таня Хафф

— Сливки и сахар? — крикнула Берти из кухни. Вики тряхнула головой, пытаясь избавиться от противоречий.

— Просто сливки, — отозвалась она, шагая в направлении голоса. Делать нечего, надо просто продвигаться шаг за шагом и надеяться, что, в конце концов, все распутается само собой.

Вторая спальня выглядела, как и гостиная, подобием библиотеки: книжные полки стояли здесь вдоль трех из четырех стен, а вдоль четвертой высились картотечные шкафы. Огромный, заваленный грудами бумаг письменный стол занимал большую часть пространства комнаты. Стол сразу же привлек внимание Вики.

Берти, заметив ее взгляд, погладила пальцем мерцающий край темно-коричневого дерева.

— Видите, это довольно оригинальная конструкция: два стола объединены в один. — Она подняла кипу газет с одного из стульев и кивнула Вики, чтобы та села рядом. — Так называемый стол партнеров. Рут и я приобрели его почти двадцать пять лет тому назад. Если не брать в расчет машину или дом, это самая дорогая вещь, которую мы когда-либо покупали.

— Рут? — спросила Вики, освобождая пространство на бюваре для чашки с кофе.

Пожилая женщина сняла фотографию в рамке с одной из книжных полок, улыбнулась ей на мгновенье, а затем передала гостье.

— Рут была моим партнером. Мы были вместе в течение тридцати двух лет. Она умерла три года тому назад. От инфаркта. — В улыбке Берти Рейд сквозила глубокая печаль. — Для меня домашняя уборка потеряла всякий смысла с тех пор, как ее нет рядом. Вам придется простить меня за этот беспорядок.

Вики вернула фотографию.

— Тяжело утратить кого-то столь близкого, — мягко произнесла она, вспоминая, что глаза Надин имели такое же печальное выражение, когда она рассказывала о своем убитом близнеце. — И я должна быть последним человеком, имеющим право на критику подобного рода. Пока вы в состоянии находить здесь необходимые вещи — все в порядке.

— Да, итак… — Берти осторожно поставила фотографию подруги на полку и указала рукой на нескончаемые ряды изданий: «История искусства стрельбы», «Спортивная пулевая стрельба», «Справочник по стендовой стрельбе», «Стрельба по мишеням». — С чего мы начнем?

Подняв свою сумку, Вики вынула списки людей, часто посещающих территорию заповедника, — членов обоих клубов птицеводов и клуба любителей фотографировать природу — и положила их на стол.

— Я думаю, нам следует начать сверху и искать эти имена сперва среди членов канадских олимпийских команд, затем среди призеров регионального значения, затем идти ниже, к победителям местных соревнований.

Берти Рейд склонилась над столом и просмотрела списки.

— Было бы легче, однако, если бы вы знали, кто регистрировал оружие в этих группах. Разве полиция провинции Онтарио не смогла?..

— Вот именно.

Пожилая женщина была явно удивлена, услышав тон, которым была произнесена эта реплика, и уже хотела что-то сказать, но выражение лица Вики помогло ей сдержать свое любопытство. Спустя мгновенье она спросила:

— Только канадские сборные?

— Начать с них, конечно, — Вики сделала большой глоток кофе и подумала, что ей следовало извиниться. В конце концов, в том, что у нее не было этого проклятого регистрационного списка, виновата она сама. — Если мы ничего не найдем среди них, то начнем искать в других странах. Если у вас имеются…

— У меня есть списки всех олимпийских команд Канады по пулевой стрельбе за последние сорок лет, американских национальных сборных, а также призеров большинства региональных и местных соревнований в Пенсильвании, Мичигане и Нью-Йорке.

Списки команд были собраны в семи толстых красных папках. Уж не говоря о статистике, фотокопиях газетных статей и конечных результатах, ошеломляющее количество имен, через которые необходимо было пробраться, снова вызвали у Вики пульсирующую головную боль.

«Если бы это было телевизионное шоу, я бы непременно обнаружила клочок рубашки, зацепившийся за сучок этого проклятого дерева, который мог принадлежать только одному человеку, там были бы погони на машинах, драки, перерыв, во время которого можно было бы заглянуть в туалетную комнату, и все прочее, упакованное в красивый, аккуратный пакет, а длилось бы все менее часа. — Она положила перед собой первый список птицеводов и поправила очки. — Приветствую тебя, реальный мир!»

Во время обеда Питер не менее чем полдюжины раз изменял свое решение не рассказывать остальным членам семьи о том, что стало ему известно. И полдюжины раз менял его на противоположное. Они заслужили, чтобы узнать. Но если бы он мог предъявить им доказательства… Говорить или не говорить. Не говорить или говорить…

Часть его существа просто хотела переложить все это дело на плечи старших вервольфов, и пусть они сами примут решение, но коленка Розы, случайно задевая его под столом, выбивала из головы юноши подобные мысли. Он вряд ли ощущал вкус еды, потому что, вдыхая, единственное, что мог ощущать, — это запах своей двойняшки, а единственное, о чем мог думать, — как доказать ей свое совершенство.

— Питер! Я спросила, не мог бы ты передать хлеба?

— Извините, тетя Надин.

Он совершенно пропустил мимо ушей эту просьбу, но тон тетки со всей очевидностью говорил, что с ней к нему все-таки обращались. Передавая тарелку с тяжелым черным хлебом через стол, Питер вдруг осознал, что не сможет рассказать ей о том, что случилось. Сказать: «Я думаю, что могу узнать, кто убил твоего близнеца», без предъявления доказательства равносильно тому, чтобы еще более разбередить ее рану. Кроме того, тетя Надин думала, что он все еще неопытный юнец, и относилась к нему почти так же, как к Дэниелу. Он должен был доказать ей, что он — мужчина. Питер не замечал этого прежде, но теперь понял, что от тети Надин исходил запах, весьма похожий на запах Розы.

И он не мог рассказать отцу. Его отец был ранен. Он не мог с ним даже поговорить — отец ничего не делал, не получив сначала одобрения дяди Стюарта.

«Дядя Стюарт». Питер едва не подавился куском мяса, когда дядя Стюарт взял из руки Розы солонку. «Он не должен был прикасаться к ней. Думает, что он такой… такой крутой. Думает, что знает обо всем. Ладно, я знаю такое, чего он точно не знает».

— Почему ты сердишься, Питер?

Питер недовольно сверкнул глазами на своего маленького двоюродного братишку. — Я не сержусь, — ответил он.

Дэниел пожал плечами:

— Пахнешь злостью. Снова собираешься наскочить на папу?

— Я же сказал, что не сержусь.

— Питер. — Стюарт наклонился за спиной Дэниела, нахмурив брови и обнажив зубы.

Юноша боролся с желанием откинуть назад голову и обнажить горло. Уши плотно прижались к черепу, в разорванном крае уха боль пульсировала в такт с ударами сердца.

— Я ничего не сделал! — прорычал он, оттолкнул стул и с шумом выскочил из кухни. «Подождите, — думал он, когда сбрасывал одежду и обращался. — Я покажу вам всем».