Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– К слову, господин капитан, на ваше прошение симбирским комендантом к вам отправлены на санях два искусных канонира. Сделано сие по распоряжению господина генерал-аншефа фон Бранта. Употребите их к починке артиллерии и к стрельбе по ворам из пушек. Также уведомлен, что часть пороха с зарядами вам будет возвращена. Честь имею! – Капитан Авдеев в сопровождении Ильи Кутузова вышел из канцелярии, сел на коня и поехал к Волге.

– Вот оно, возможное пугачевское воинство, – раздраженно бросил Илья Кутузов, обращаясь к капитану Авдееву. Они уступили середину улицы – навстречу шла угрюмая, измученная дальней и никчемной пересылкой толпа людей численностью свыше трехсот человек. Мужики шли молча, бабы и детишки чертыхались и плакали, скользя и падая на обледенелом склоне берега. В санях голосили голодные грудные детишки: на таком морозе грудью младенца не покормишь, а в Рождествене отогреться и передохнуть не дали.

Илья Кутузов проводил капитана Авдеева, возвратился в канцелярию и застал капитана Балахонцева уже за распечатанным пакетом с ордером казанского губернатора.

– Ага, воротился? Так слушай, каково отчитывает меня господин Брант. Вот: «Из доношения правящего в Синбирске камендантскую должность премиер-маиора Вальцова к господину артиллерии полковнику и казанскому обер-коменданту Лецкому усматриваю я, что будто вы от пустых калмыцких страхов, оставя город Самару, с поселенными следуете в Синбирск; чего ради чрез сие накрепко вам подтверждаю отнюдь не оставлять вашего посту и естли вы подлинно из Самары выступили, то возвратитца во всей крайней скорости; и в случае калмыцких набегов поступать по строгости военных регул, без малейшего упущения, а что сии воровские калмыцкие набеги неважны, и что от злодейской толпы Самаре нет опасения, о том вам в ордерах моих довольно уже предписано…»

Иван Кондратьевич с трудом подавил в себе бешеное желание изодрать в клочья губернаторов ордер с детскими утешительными сказками, что, дескать, никаких чертей нет и бояться их потому весьма стыдно.

– Писано от губернатора еще пятого декабря. – Иван Кондратьевич снова глянул концовку ордера, где стояли дата и подпись фон Бранта. – Уже половина месяца минула, а он все о пустых якобы калмыцких набегах мне твердит, будто и не было постыдного разгрома Кара и Чернышева и будто Оренбург все еще не в крепкой осаде от самозванца!

– Должно, ваше уведомление о взятии пугачевцами Тоцкой и Бузулукской крепостей в Казани еще не получены, – вслух поразмыслил Илья Кутузов.

– А что толку, коль и получат? – вскинул раздраженно голову Иван Кондратьевич и пальцем ткнул в сторону окна, через которое видно было, как брели возвращающиеся поселенцы. – Вон, гляди, какую воровскую ватагу губернатор мне самолично в город ввел! Да по их озлобленным разбойным рожам видно – только и ждут часа, чтоб самозваному Петру Федоровичу предаться! По самой малой прикидке из них можно полторы сотни мужиков поставить под ружье! Слышишь, голубчик Илья, одних поселенцев и каторжных вдвое больше наших солдат да казаков! Ну и губернатор, ну и слава ему – вкатил в Самару пороховую бочку да и фитиль собственноручно запалил. Не ему, а нам взлететь от той бочки под облако!

Подпоручик Кутузов вспомнил недавний разговор с симбирским офицером, решил хоть малость порадовать обескураженного и обозленного на начальство коменданта.

– Успел сказать мне капитан Авдеев, что в Сызрань пришла команда гусарских эскадронов под началом капитана Константина Краевича.

Иван Кондратьевич, ходивший по комнате, резко остановился, словно не веря услышанному, переспросил подпоручика:

– Гусарские эскадроны, говоришь, пришли? Да ведь это спасение нам от Господа за наши душевные муки ниспослано. Тем эскадронам полсуток хватит маршем прибыть в Самару! Фу-у, аки пудовая гиря от сердца оторвалась… Эй, Васька, божья коровка! – крикнул повеселевшим голосом Иван Кондратьевич денщика и, когда тот сунул голову в приоткрытую дверь, наказал: – Сыщи сержанта Стрекина и живо ко мне!

Денщик бесшумно прикрыл дверь и загремел сапогами по ступенькам крыльца.

Ранее сержанта Стрекина прибыл с докладом сержант Андрей Мукин: поселенцы и колодники общим числом триста восемнадцать человек все в целостности, без побегов, возвращены в Самару.

– Где вас встретил капитан Авдеев? – спросил комендант.

– За Симбирском, в татарской деревне Елшанке, ваше благородие.

Капитан Балахонцев отпустил сержанта, дав команду вымыть солдат в бане, а потом отмыть поочередно и всех поселенцев, а когда прибежал из казармы сержант Степан Стрекин, приказал ему весьма спешно писать уведомление командиру гусарских эскадронов капитану Краевичу в Сызрань о спешном сикурсовании к Самаре.

Сержант Стрекин написал набело, запечатал пакет.

– Пошли нарочным казаком от прапорщика Панова, – распорядился капитан Балахонцев, потом к подпоручику Илье Кутузову: – Сколько же нам ожидать посланных из Симбирска канониров? Когда беда висит над головой, всякий час за долгий день кажется… Однако теперь немного утешен вестью о прибытии гусар. Думаю, воевода Иванов не замешкается с их отправкой к нам.

Илья Кутузов молча, улыбнувшись, кивнул головой: дай-то бог, чтоб те гусары подоспели возможно скорее.

– Через день по нашему уведомлению должен тот Краевич прийти к нам. – Иван Кондратьевич, обрадованный доброй вестью, потер ладони, потом крикнул денщика, чтоб привел цирюльника из второй роты Ивана Дудина.

– Святки скоро, – улыбнулся Иван Кондратьевич. – В гости к кому-нибудь наведаемся, хотя бы и к самарскому хлебосолу Даниле Рукавкину… А ты, голубчик Илья, по прибытии гусар сам съездишь в деревню за дамами.

– С превеликой радостью съезжу, Иван Кондратьевич. – Илья Кутузов, уловив минуту душевного покоя у командира, осмелился назвать его по имени и отчеству. – Вона, наш нарочный поспешил к Рождествену.

Иван Кондратьевич торопливо подошел к окну: по обледенелому, санями накатанному спуску к Волге быстро спускался верховой казак с поводным конем…

Нарочный возратился из Сызрани на следующий день с ответом, что гусарские эскадроны прибыли в Сызрань без коней, что коней ведут следом, под усиленной охраной, так как есть опасение калмыцкого нападения на тот табун.

Двадцать первого декабря обеспокоенный капитан Балахонцев снова посылает нарочного в Сызрань с сообщением, что получены известия о приближении к самарскому пригороду Алексеевску отряда бунтовщиков во главе с бывшим командиром Тоцкой крепости атаманом Никифором Чулошниковым. Капитан Балахонцев уведомлял сызранского воеводу, что к тому Чулошникову примкнули служилые казаки Самарской линии крепостей, а также черкасы, грабят дома офицеров и помещиков в их имениях. Воровские шайки появились вниз по реке Кинелю в тридцати – сорока верстах от Самары. Кроме того, от бежавших из тех мест помещиков стало известно, что сильная партия бунтовщиков человек в пятьсот с пушками готовится к нападению и на город Самару.

– Неужто и теперь сызранский воевода – чтоб этого борова буйным ветром унесло! – не пошлет гусар к Самаре? – негодовал капитан Балахонцев, ожидая не бумажных утешений, а хотя бы сотню гусар. – Оставил бы часть людей до прибытия табуна, но сикурс мог пригнать и на санях! Эх, добраться бы мне с кулаками до того воеводы! Видит бог, зажился! За него давно на том свете провиант получают!