Наше дело - табак - Илья Рясной

— То же самое, — вздохнул Плут. — Эти бандиты, похоже, перепугались москвичей и пытаются доказать, что они не заурядная шайка, а честная государственная служба.

— Это у них вряд ли получится.

— Точно не получится, потому что им есть хочется. Но пока они сдвигают брови. Строго так сдвигают.

— Мне к какому-то хрену надо… Как его?.. — Арнольд вытащил смятый листок, на котором были записаны данные таможенного чиновника. — Бирюков. Что за фрукт?

— Такой же фрукт, как и другие в этом райском садике. Но сейчас его нет. Так что пойдем по рюмке ликерчику хватанем. — Сапковский кивнул на драную, несуразно дорогую забегаловку, стоявшую рядом с терминалом и именуемую рестораном «Граница».

Половина столиков в ресторане была занята. Приятели устроились рядом с эстрадой, на которой валялся раздавленный окурок. К ним подкатил ленивый официант, который подтянул резко живот, узнав в Сапковском одного из табачных авторитетов.

— Что желаете? — склонился он.

Наверное, если бы Сапковский сказал, что ни копейки никогда не оставит в этом гадючнике, все равно халдей гнулся бы с тем же подобострастием, поскольку нутром ощущал присутствие рядом больших денег.

— У нас сегодня прекрасный грибной соус… — начал официант.

— Не напрягайся, — поднял руку Сапковский. — Два пива «Адмиралтейское». И чипсы…

Бровь официанта удивленно поползла вверх.

— Постой, — сказал Арнольд. — Мне соленых огурчиков и стопарик водочки. Не отрави только, хозяин. Чтобы водка была качественная.

— Лучшим образом сделаем. — Официант, улыбаясь, улетел.

Арнольд брезгливо огляделся, потом произнес:

— Что-то редко видимся, Плут. Ты все куда-то исчезаешь.

— Ты тоже… Дела завертели, Арнольд. Дела, будь они неладны…

— Глушак уже сколько мертв.

— Не так много.

— А кажется, сто лет…

— И ни черта до сих пор неизвестно.

— Милиции надо зарплату больше платить, — усмехнулся Арнольд.

— Я бы им, шакалам, вообще ничего не платил, — зло воскликнул Сапковский. — Ты слышал, Дона Педро выпустили.

— Слышал.

— И что думаешь?

— Я ничего не хочу знать! — замахал руками Арнольд. — Для меня все в прошлом. Все это уже всемирная история, понимаешь…

— Понимаю.

— Плохо понимаешь… Я не хочу вообще вспоминать.

— А придется, — с досадой произнес Сапковский. — Менты начали копать наши счета, проводки. Гринев, урод такой горластый. Слышал о нем?

— Еще бы.

— Он в Мюнхен отправился. Компру на нас собирать, — угрюмо улыбнулся Сапковский.

— Зачем?

— Все затем же. Они считают, что денежные потоки как-то связаны с убийством Глушака. И с Сорокой.

Подошел официант и со словами «Приятного аппетита» поставил на стол заказ.

— Хреново. — Арнольд взял рюмку, посмотрел ее на свет. — Могут что-то и накопать. Хотя вроде все проводки грамотно делали.

— Если возьмутся, много чего могут накопать. Ментам почему-то втемяшилось в голову, что те бабки ушли через наши каналы.

— Деньги, которые собрал Сорока?

— Точно. — Сапковский налил в бокал вспенившееся холодное пиво.

— И Глушак так считал. — Арнольд подцепил вилкой огурчик, хрумкнул им. — Отсюда неутешительный вывод напрашивается: кто-то из нашего узкого круга при этих делах.

— Чушь это все!

— Может, так… А может, и не так. Плут…

— И чего ты меня взором Дзержинского буравишь? — раздраженно осведомился Сапковский. — Ты что, считаешь, я при этих поганых делах?

— Я не знаю, Плут…

— Зато я знаю, что ни причем!

— Так ведь и я знаю, чти я ни при чем…

— Ну ты даешь!

— Ладно, дурной какой-то разговор, Плут. — Арнольд махнул разом рюмку, крякнул; — Проехали…

В Мюнхене Гринев встретился с Марком Шварцманом, тем самым эмигрантом, с которым были общие дела у Глушко и фирмы «Восток». Как и ожидалось, выходец из СССР, привыкший к спокойной европейской жизни, с высоты положения гражданина Германии начал отнекиваться от всего и вообще заявил, что с представителем России общаться не желает. Сопротивлялся он недолго. Гринев в паре емких матерных слов доходчиво расписал ему, что ждет его бизнес, которым он повязан с Россией, и что ждет его самого, появись он сдуру в Полесской области. Давить на людей заместитель начальника уголовного розыска умел и любил, так что выдавил из эмигранта, как из тюбика, все содержимое.

— Забылся ты, браток, — произнес по-отечески Гринев. — Разучился власть уважать.

— Так тут разве власть, — хмыкнул эмигрант, признавший в нем власть настоящую. — Лохи, а не власть… Германия еще жива за счет того, что каждый немец с детства стучать привык. У них это протестантской моралью называется. Увидел, что сосед правила движения нарушил, — позвони в полицию. А так тут все лохи лохами.

— Только живут вон как, — обвел рукой окрест себя Гринев.

Они сидели в кафе, куда заглянули по выходе из Управления криминальной полиции после того, как нашли общий язык.

— А лохи не только бедные, но и богатые бывают, — грустно заметил эмигрант.

Спорить с ним Гринев не стал, хотя и был не во всем согласен.

В результате командировки удалось выяснить теперь совершенно определенно, что Глушко во время последней поездки в Германию на самом деле узнал, что по каналам «Востока» прошли большие деньги.

— Он взбесился, когда мы просчитали по поводу этих денег, — говорил Марк, прихлебывая из кружки пиво. — Орал, что его, Глушака, обули, как пацана. И намекал, что кто-то из его корешей спелся с каким-то воротилой.

— С чего он взял? — осведомился Гринев.

— Мол, только с Сорокой на пару такое дело не потянешь. Сороку потом убрали — его с самого начала использовали втемную. И поделили бабки. — Несмотря на оторванность от родины, современной лексикой Шварцман владел свободно.

— Какой такой воротила?

— Глушко не распространялся…

Немцы пообещали копать в этом направлении дальше, но пока ничего у них не получалось. Задерживаться Гриневу там резона не было, и он вернулся домой.

Гринев прибыл вполне довольный жизнью. Зашел в кабинет к Ушакову сияющий, в новой рубашке и галстуке.

— Отоварился, — заметил начальник уголовного розыска.