Лето с капитаном Грантом - Сергей Анатольевич Иванов

— Всегда Борис виноват, — насупился командир.

Работа оказалась несложная — пропалывать морковку. Пропалывать — это значит сорняки выдергивать, а морковку оставлять.

— А какая она — морковка? — спросила Лена Новичкова.

Местные опять засмеялись:

— Что, морковки не видела? А суп мама без нее варит?

Вообще, не похоже было, что Лена когда-нибудь задумывалась, как мама варит суп — с морковкой или без нее. А уж Борька тем более. Покупать ее Борьке, конечно, доводилось: овощной магазин — это его обязанность. Но там морковка бывает уже без ботвы, запечатанная в аккуратные полиэтиленовые пакеты. Правда, мама не раз приносила ее с рынка — с ботвой, но как эта ботва выглядит — Борька никогда внимания не обращал. Хотя в принципе не так уж сложно и догадаться. Во всяком случае, эта Новичкова могла бы не позорить отряд и глупых вопросов не задавать.

Казалось бы, чего проще — дергай за хвост всю остальную растительность да кидай в канавку между грядками — вот и вся работа! Но почему-то в руках раз за разом вместо желанного сорняка оказывалась именно морковка.

— Эй, вы нас так без урожая оставите! — со смехом проокала с соседней грядки веснушчатая девчонка.

— Я только попробовать хотела, — схитрила Маринка Мыльникова, вытащившая, как на грех, третью морковину подряд. Но ей не поверили.

С прополкой морковки коллективными усилиями покончили за час. Но впереди была еще целая плантация свеклы.

— Есть предложение! — закричал Борис Нестеров. — Давайте поделим поле и устроим соревнование! А то тут некоторые, — он многозначительно посмотрел на вчерашних знакомцев, — все шутки шутят. Хотелось бы посмотреть, каковы они в деле.

— А что, — поддержал командира капитан Грант, — мысль ценная.

Отряду достались десять грядок — не таких, как на садовом участке, а длиннющих, во все поле. Колхозным ребятам — пятнадцать. По два человека на грядку. Борька специально выбрал себе грядку напротив той, где расположился белобрысый

Сергей. Из болельщицкого опыта он знал: хорошие результаты достигаются только в очном поединке с сильным соперником.

Первые несколько минут они молча сопели, потихоньку продвигаясь вперед на полусогнутых ногах, а потом Борька поднял голову и увидел в руках у своего соперника не сорняк, а маленькую — размером в полкулака — свеколку на длинной ботве. И еще одну! И еще!

— Это ты так соревнуешься?! — закричал Борька. — Халтурщик! Работать — это тебе не по чужим лагерям шастать.

— Ты чего? — удивился Белобрысый.

— Без урожая колхоз оставить не боишься? — ехидно повторил слова местной девчонки Борька.

— Так тебе же толком не объяснили, — догадался наконец Сергей. Оказалось, что свеклу нужно не только пропалывать, но и прореживать. Сажают ее всегда гуще, чем нужно, а сейчас, чтобы свеколки к осени набрали силу и вес, им нужно освободить простор. Одну выдернешь — трем другим легче расти будет. А так они только друг у друга соки отнимают.

Начал и Борька дергать свеколки.

Солнце палило немилосердно. Поясница ныла и не хотела разгибаться. Шея затекла, и казалось — так теперь навсегда останется повернутой набок. На правой руке от бесконечных хватальных движений образовалась мозоль. Но Борька не сдавался. Если он и отставал от соперника, так разве что на самую малость!

— Так кто же это тунеядцы? — ядовито поинтересовался Борька у Белобрысого, когда оба они одновременно попытались распрямить спины и хоть на мгновение перевести дух.

— Беру свои слова обратно, — неожиданно миролюбиво ответил тот. — Вы вообще молодцы.

— «Молодцы»! — передразнил Борька. — А чего тогда вчера хамили? Нападать вздумали?!

— Кто нападал? — искренне удивился Белобрысый. — Вовсе мы вас не собирались трогать. Сам подумай: вшестером-то на целый лагерь кто полезет? — рассудительно добавил он. — Вот наговорили лишнего малость — это было. Но и нас понять нужно. Обидно нам. Тут почти все лето как бобик крутишься: сегодня — свекла, завтра — картошка, здесь — прополи, там — убери. Да ведь и свой огород есть, на нем тоже работать надо. А тут, понимаешь, под боком палаточки понаставили, сидят палки режут — комаров отгонять. Да еще пижон этот в желтой куртке…

— Ты это брось про пижона, — строго сказал Борька, хотя в душе насчет Дениса готов был согласиться с Белобрысым.

— Да вот я и говорю: подумали, мол, что пижон, — с готовностью кивнул тот. — Ладно, давай полоть, а то отставать начинаем.

И они вновь, согнувшись, шажок за шажком, поползли по полю, оставляя за собой вещественное доказательство своей работы — пучки быстро жухнущих на солнцепеке свеколок, уступивших свое право на жизнь более удачливым сестрам.

Вообще этот белобрысый Серега оказался при ближайшем рассмотрении вовсе не шпаной, а вполне нормальным парнем. Даже довольно симпатичным. И глаза у него не бесцветные, как Борьке вчера показалось, а голубые. Хотя не все ли равно, какие глаза! Важно ведь, что за человек!

— Слушай, — вспомнил вдруг Борька напоследок, — а козлом ты меня с чего вчера назвал? Тоже от обиды?

— Да нет, — охотно откликнулся Серега, — у нас и вправду козла Борькой зовут. Если не веришь, — он широко улыбнулся, — могу познакомить.

Борька улыбнулся в ответ. Сейчас ему это вовсе не казалось таким уж обидным. В конце концов, зовут же котов Васьками, коров Маньками. У них в классе есть девчонка, которую Соней зовут, а у другой девчонки — хомячиха по кличке Сонька. И ничего, никто не в обиде.

— Ме-е-е! — замекал по-козлиному Борька и сделал Белобрысому рожки.

— Перекур, работнички! — раздался крик.

Борька оглянулся. От кромки поля (то есть это в футболе называется «от кромки», а как здесь, Борька не знал) призывно махал руками какой-то дед. Подъехал он на телеге, на которой стоял огромный бидон. Не такой, с каким летом Борька бегает в очередь за квасом, а раз в десять больше. В бидоне оказалось свежее молоко. Вообще Борька не большой любитель молока, особенно когда он болеет, а мама заставляет пить его теплым, да еще чего-то в него намешав. Но это было совсем другое молоко! С большим куском хлеба, прямо руками отломанного от буханки (кстати, взрослые почему-то не понимают, что ломаный хлеб куда вкуснее, чем резаный), — отличный перекус.

Борька с Серегой уселись на телегу, поближе к лошади, которая время от времени отчаянно встряхивала головой, пытаясь согнать облепивших ее мух, ели хлеб, запивали молоком и смотрели на поле. На первых взгляд ничем оно особо не изменилось. Кто-нибудь даже мог сказать, что оно стало менее красивым — исчезли ласкавшие взгляд яркие пятна цветов. Но это впечатление было глубоко обманчивым. Это было теперь Борькино