Османская империя. Великолепный султанат - Юрий Петросян

В финансово-экономическом закабалении страны все большую роль играли иностранные банки с разветвленной сетью филиалов в провинциях. Один только Оттоманский банк, сохранявший статус государственного банка империи, имел к 1909 г. 55 отделений по всей стране. Банкиры крупнейших европейских держав финансировали в рассматриваемый период более десяти банков в Османской империи. В стране был только один турецкий банк – Сельскохозяйственный (основан в 1888 г.). Оттоманский банк выплачивал своим акционерам в Англии и Франции дивиденды – 12 % годовых, между тем как дефицит внешнеторгового баланса Османской империи неуклонно возрастал из года в год. К 1906 г. он составил огромную сумму – 12 млн. лир. Все попытки Порты добиться пересмотра невыгодных для Османской империи торговых и финансовых соглашений с державами не дали ощутимых результатов.

О полуколониальном положении Османской империи свидетельствовало и безудержное железнодорожное строительство. Суммы, получаемые от сбора ашара на третьей части территории страны, уходили на оплату пресловутых «километрических гарантий». Одним из ярких примеров экономической экспансии империализма стало предоставление в 1902 г. германским капиталистам концессии на строительство Багдадской железной дороги. Еще до начала ее сооружения акционеры получили огромные прибыли – 140 млн. немецких марок, значительную часть которых дал выпуск акций и облигаций.

Хотя иностранный капитал не был заинтересован в экономическом развитии полуколониальной страны, превращение ее в аграрно-сырьевой придаток иностранных монополий объективно сопровождалось ростом производства ряда технических культур. Процесс разделения труда и постепенное развитие капиталистических отношений в деревне вели к усилению классовой дифференциации крестьянства и возникновению слоя помещиков-капиталистов. Изменения произошли и в крупных городах, где появились фабрики и заводы, построенные иностранными капиталистами. В районах железнодорожного строительства не только возникали связанные с его нуждами предприятия и мастерские, но и возрастала товарность сельскохозяйственного производства, увеличивалась добыча некоторых полезных ископаемых, в частности угля.

Рост торговли и некоторое развитие промышленного производства сказались на социальных процессах в городах империи. Развивалась местная буржуазия, в первую очередь компрадорская, которая была тесно связана с иностранным капиталом и состояла преимущественно из представителей нетурецких народов. Первые шаги начал делать городской пролетариат.

В руках иностранцев к концу века оказались все ключевые позиции в экономике. Во всех сферах хозяйства шла ожесточенная борьба различных империалистических группировок за преобладающее влияние. В конце XIX в. в эту борьбу активно включились германские монополисты, которые в очень короткий срок вложили в экономику Османской империи около 1 млрд. марок. На рубеже столетий немецкие промышленники и банкиры основательно потеснили англо-французских финансистов и предпринимателей. В итоге страна стала «хозяйственной территорией» империалистических держав. Иностранный капитал беспощадно грабил ее, пользуясь при этом полной поддержкой феодально-абсолютистского султанского режима. В годы правления Абдул Хамида II феодально-клерикальные круги стали верным союзником иностранного капитала. Получая от него средства на поддержание режима, они предавали интересы своей страны и населявших ее народов, торговали природными богатствами и экономическими ресурсами империи. Неудивительно, что именно то время, когда Османская империя окончательно превратилась в полуколонию, стало едва ли не самым страшным периодом в ее истории.

Режим Абдул Хамида II, прозванного за свои злодеяния Кровавым, выражал интересы феодалов, высшего мусульманского духовенства и крупной бюрократии. После разгрома сторонников конституции вновь безраздельно воцарились те средневековые условия жизни, которые в середине XIX столетия с трудом стали уступать место буржуазному правопорядку. Не осталось никаких гарантий жизни и имущества подданных султана. Внутреннее положение стали определять ничем не ограниченный произвол чиновников, коррупция бюрократического аппарата, господство дворцовой камарильи. Султан Абдул Хамид и его приближенные – самые реакционные представители мусульманского духовенства, – а также ряд арабских, курдских и черкесских феодалов держали в своих руках все нити управления государством. Порта сделалась игрушкой в их руках. В снискавшем мрачную славу султанском дворце Йылдыз действовали специальные бюро, контролировавшие деятельность правительственных ведомств – военного, иностранных дел, экономики и финансов, образования. Во дворце решались судьбы всех высших сановников империи, малейшее неудовольствие султана и его клики могли стоить не только поста, но и жизни. Крайне низок был культурный уровень чиновничества. Примечательно, что в 1898 г. среди министров, возглавлявших основные ведомства Порты, не было ни одного человека с высшим образованием. Можно себе представить, каково было в этом отношении провинциальное чиновничество. В годы «зулюма» образованность была для чиновника опасной – легко можно было попасть в число политически неблагонадежных лиц.

Страшным злом стали огульные аресты по доносам и ссылки людей, заподозренных в неблагонадежности. Шпионаж был поистине духом деспотического режима. Сами слова «шпион», «донос» сеяли ужас. Турецкий писатель Халид Зия Ушаклыгиль писал в своих воспоминаниях об этом времени: «Темные улицы Стамбула застыли от страха. Шпионы, шпионы… Все боялись друг друга: отцы – детей, мужья – жен. Открытых главарей сыска уже знали, и при виде одних их теней головы всех уходили в плечи, и все старались куда-нибудь укрыться».

От шпионов и доносчиков не был огражден никто. Следили за всеми сановниками империи, донося султану даже об их гастрономических или театральных вкусах. Периодически подозрения падали на великого везира, шейх-уль-ислама или министров. Далеко не всегда подозреваемым удавалось оправдаться. Султан был явно одержим манией преследования. Его подозрительность создавала атмосферу недоверия и враждебности даже внутри дворцовой камарильи, в кругу самых приближенных к султану лиц. Российский посол в Стамбуле писал в одном из своих донесений в 1902 г. об обстоятельствах опалы и ареста крупного сановника, старшего генерал-адъютанта султана, маршала Фуад-паши. По доносу Фуад-паша был взят под наблюдение султанских шпионов. Узнав об этом, Фуад-паша приказал слугам выставить шпиков из своего дома. Возникла драка, во время которой в ход было пущено оружие. Фуад-паша был немедленно арестован и сослан. Между тем единственной причиной ссылки было желание султана избавиться от сановника, нрав которого показался ему независимым.

Атмосфера произвола, естественно, распространилась и на жизнь провинций. Высшие чины провинциальной администрации менялись столь же часто, как и чиновники столичных ведомств. Повсюду царили произвол, казнокрадство и взяточничество. «Вся страна от вилайетов до уездов, – писал Халид Зия Ушаклыгиль, – разъедалась червями изнутри и снаружи. Правительство повернуло все источники богатства к ненасытной, бездонной пасти дворца. Во всех углах страны были шпионы, на них сыпались щедро деньги, одежда, чины. Все, что было в этой злосчастной стране, уходило в их прожорливые чрева… Здесь из изменников вербовались слуги, из воров – министры. На груди, в которых не было ничего, кроме грязи, нацеплялись ордена с драгоценными камнями; негодяям, упавшим в пропасть, давались высокие посты… И за этими чинами, рангами, деньгами не был виден измученный, угнетенный народ».