Без маски - Вирджиния Хенли

— Дело весьма деликатного свойства, милорд. Не пройдете ли за мной в холл? Вот он, милорд. — Проджерс указал на плоский ящик. — Прошу вас взглянуть на портрет.

Грейстил начал доставать картину из ящика.

— О Боже… — пробормотал он в изумлении. И тут же сунул картину обратно в упаковку. — Черт возьми, Проджерс, видел ли это кто-нибудь, кроме вас?

— Мне этот ящик передал Уилл Чиффинч, но я не знаю, заглядывал ли он в него.

— Я, Проджерс, избавлю вас от этой проблемы. Немедленно!

Граф схватил ящик и стремительно вышел из холла. Ему ужасно хотелось разбить ящик о стену и изрезать портрет на куски, но он сдержался и понес ящик в комнату Эммы. Там запер за собой дверь, снова вытащил портрет из упаковки и прислонил его к стене. Без сомнения, это была чудесная картина и в то же время ужасная. Обнаженное тело Велвет казалось живым и теплым, а ее золотистые локоны выглядели так, что ему невольно хотелось прикоснуться к ним. Но почему же она…

Как же она решилась на это?!

— Ах ты, шлюха! — в ярости закричал граф. — Неверная… распутная шлюха!

Дверь распахнулась с такой силой, что ручка ударилась о стену.

— Грейстил! — Велвет, присевшая на стул, чтобы надеть туфли, вскочила на ноги. — Ах, я так счастлива, что ты вернулся. Мне очень тебя не хватало.

В следующее мгновение она заметила его сжатые кулаки и грозно сдвинутые на переносице брови. Было ясно, он ужасно злится из-за чего-то, но все же она не могла не поделиться с ним радостной новостью.

— Грейстил, у меня будет ребенок!

Он уставился на нее, прищурившись, и, словно змея, прошипел:

— И кто же отец?

Эти слова пронзили ее сердце точно острые стрелы. Велвет покачнулась и, пытаясь удержаться на ногах, ухватилась за спинку стула. Другая ее рука машинально прижалась к животу. В следующее мгновение она вскинула подбородок и с вызовом в голосе прокричала:

— Чарлз, конечно! Разве найдется на свете женщина, которая откажется родить ребенка от короля?!

Какое-то время граф молча смотрел на жену; при этом мускул у него на щеке подергивался.

— Проджерс передал мне твой позорный портрет. Он сейчас в комнате Эммы.

— Ах, Грейстил, ты ничего не понимаешь…

— Нет, это ты ничего не понимаешь! — прокричал он в ярости. — Ты ошибаешься, если думаешь, что я такой же, как долготерпеливый Роджер Палмер! Так что можешь считать, что наш брак закончился, Лиззи. Умер, приказал, так сказать, долго жить!

После его ухода Велвет долго смотрела на захлопнувшуюся за мужем дверь. Затем, почувствовав подбиравшуюся к горлу тошноту, медленно приблизилась к столику, чтобы налить себе немного имбирного пива. И вдруг, схватив стакан, с силой запустила его в дверь. Стакан разлетелся на мелкие осколки, а Велвет громко прокричала:

— Я ненавижу тебя, Грейстил Монтгомери!

Когда часом позже в комнату вошла Эмма, осколки стакана захрустели под подошвами ее туфель.

— О Боже, что это такое?.. — Служанка поспешно зажгла свечи и увидела Велвет, свернувшуюся клубочком в огромном кресле. — Почему вы сидите в темноте, миледи?

— Я… я размышляла.

— Вам стало плохо? Вы уронили стакан?

— Нет, я намеренно швырнула его в дверь! Захотела — и швырнула! Знаешь, Эмма… Пойдем со мной.

Заинтригованная служанка последовала за своей хозяйкой в конец коридора, где находилась комната, которую она раньше занимала. Дверь была заперта, но у Эммы имелся ключ.

Велвет сразу же увидела ящик. Указав на него, сказала:

— Помоги мне перенести эту вещь. — Женщины взялись за края упаковки и перенесли ящик в апартаменты Велвет. — Спасибо, Эмма.

Усевшись в кресло, Велвет вздохнула с облегчением — наконец-то она вернула себе обнаженную Венеру. А впрочем, какое это теперь имело значение?

Собрав осколки стекла, Эмма спросила:

— Миледи, вы знаете, что принцесса Мэри и сопровождавшие ее дамы приехали в Уайтхолл? Вы уже видели лорда Монтгомери?

— Да, я видела этого ревнивого сукина сына. Почему, по-твоему, я расколотила этот проклятый стакан? Монтгомери полагает, что отец моего ребенка — король Карл!

— О Господи, кто же сообщил ему такую ужасную ложь?

— Я сама!

Выпучив глаза, Эмма молча таращилась на хозяйку. Наконец сказала:

— Может, вам прилечь, миледи?

— Ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума? Ну так вот: я действительно не в себе. Я в бешенстве!

— На кого же вы так разозлились?

— На мужчин! Я ненавижу их всех до единого!

— Ну, насколько я знаю, к королю Карлу вы очень неплохо относитесь, так что, наверное…

— Король — тоже мужчина! — перебила Велвет. — И будь я проклята, если поверю хоть одному из них. Мужчины — воплощение зла!

— Просто вы сердитесь на своего мужа, — догадалась Эмма.

— Ничего подобного. Я совершенно равнодушна к нему. Мой брак завершился. Я покончила с Монтгомери навсегда.

Эмма не отваживалась противоречить хозяйке. Немного помолчав, она спросила:

— Вы ужинали, миледи?

— Не помню.

— Тогда я спущусь на кухню и принесу вам поесть.

— Принеси мне лучше имбирного пива, Эмма. Оно хорошо помогает от тошноты.

Эмма молча кивнула и вышла из комнаты. Когда же она вернулась с подносом, на котором, помимо имбирного пива, красовались фрукты и бисквиты, Велвет спала. Служанка решила не будить ее и отправилась спать в гардеробную, где стояла раскладная кровать.

Примерно около полуночи Велвет проснулась, и ей тотчас же вспомнился разговор с мужем.

— Я ненавижу тебя, Грейстил Монтгомери, — процедила она сквозь зубы.

Велвет приподнялась и тяжело вздохнула; она вдруг почувствовала себя ужасно одинокой. «Хотя нет, я вовсе не одинока», — подумала она, приложив ладонь к животу. И ей вдруг захотелось спуститься вниз, зайти в часовню и помолиться за своего будущего ребенка. Она вспомнила стоявшую там статую ангела, напоминавшего ей мать, и решила, что ей сейчас необходимо ее увидеть.

В коридоре было довольно холодно, но Велвет не хотелось возвращаться за плащом, так как она боялась разбудить Эмму. Осторожно ступая в темноте, она медленно шагала по лабиринту коридоров и переходов Уайтхолла, направляясь в королевскую часовню. В холле часовни было совсем темно, и она быстро пошла на огонь лампад, круглосуточно горевших в этом помещении. Стоявшие у аналоя мужчина и женщина повернулись на ее шаги, и женщина в испуге воскликнула:

— Кто это?